Старая легенда

От шума Чорада очнулась и соскочила с кровати. Гонкур хотел силой удержать женщину, но отлетел к стене, осознав, что для материнской любви, даже если эта любовь губительна, нет преград. Рыдая, госпожа Васар кинулась к дочери, но девочка с воплем отскочила к окну и, разбив стекло, бросилась вниз.

В глазах Гонкура поплыла красная пелена. Сквозь звон в ушах он услышал многоголосый крик. Опомнился он только внизу, когда Медас пронёс мимо него тело девочки и его задела свешивающаяся мёртвая рука. Гонкур увидел кровь на камнях, которыми был выложен дворик, бьющуюся в истерике мать, горько плачущую госпожу Кенидес, Ренату, прошедшую в дом, закрыв лицо руками, и выбежал на улицу. Проплутав по городу до темна, он тихо вернулся в дом, крадучись, страшась кого-нибудь встретить, прошёл в старую гостиную, машинально сунул руку в карман, вспомнил о записке Чорады и, не в силах удержать слёзы, бросился на диван.

— Гонкур, дедушка просит вас зайти, — дрожащим голосом сказал вошедший Каремас.

— Сейчас приду, — глухо ответил молодой человек.

— Не оставляйте его одного, — попросил Каремас. — Я пойду к сестре.

Гонкур молча кивнул. Ему было нестерпимо стыдно за свою слабость, позволившую ему блуждать по улицам вдали от дома, где в его помощи, быть может, очень нуждались.

Каремас постоял на пороге и вышел. Гонкур с трудом встал и подошёл к комнате старика. В конце коридора он разглядел медлившего Каремаса, который, увидев его, сразу же скрылся, и новая жгучая волна стыда обожгла его, едва он осознал, что юноша проверял, будет ли выполнена его просьба, и что эта недоверчивость оправдана позорным поведением хвалёного героя. Он медленно отворил дверь и вошёл.

— Посиди со мной, мой мальчик, — ласково обратился к нему старик.

Гонкур отметил, как осунулось от горя лицо его друга.

25

На следующий день Каремас и Рената уехали вместе с госпожой Васар и Клодией, а Гонкур и Медас вызвались отвезти тело бедной девочки в её родной город, где должны были её похоронить. Это была единственная услуга, которую они могли оказать гостеприимным хозяевам. Госпожа Кенидес тоже собиралась ехать, но внезапно почувствовала себя так плохо, что вынуждена была лечь в постель. Мигелина осталась ухаживать за матерью и господином Вандесаросом. Она пыталась скрыть тревогу, но Гонкур угадывал её состояние и очень жалел девушку. Ему бы хотелось развеять её беспокойство и тоску, помочь в хлопотах, но его присутствие было более полезно там, куда они направлялись.

Дорогу и похороны молодой археолог помнил плохо, как очень тяжёлый сон. Неожиданная и трагичная смерть девочки потрясла его больше, чем обвал в горах, унёсший жизни почти всех членов экспедиции. Гибель его товарищей нельзя было назвать непредвиденной, потому что экспедиция в лес, в степь, в пустыню, а тем более в горы всегда связана с определённым риском, и каждый её участник внутренне готов к нехватке продовольствия, воды, к смерчам, к знойным изнуряющим ветрам, к обвалам. Они шли на это сознательно. Сейчас же Гонкур впервые столкнулся с внезапной и странной смертью здорового физически ребёнка. Смертью тем более ужасной, что подготовлена она была горячо любящими Чораду людьми, не ведающими, что делают с девочкой их занимательные рассказы. Мог ли он предвидеть, что приезд к лучшему другу ознаменуется подобной трагедией? Трезвый ум Гонкура не хотел, да и не был способен смириться с такой смертью. Мысли и чувства его были направлены лишь на дикую, несовместимую со здравым смыслом причину этой смерти, не позволяя сосредотачиваться на чём-то другом, рассеивая внимание и превращая дорогу и похороны в беспорядочное чередование душераздирающих сцен. В памяти болезненно застревало и разрасталось до ненормальных размеров лишь то, что имело касательство к его постоянным думам. Особенно ярко он помнил, как горько рыдала госпожа Васар, а его мозг в это самое время точила неотвязная мысль, что эта мать сама убила своего ребёнка. Он ужасался этой бездушной мысли, но не мог её отогнать, а потом, словно оправдывая его бессердечие, эта же женщина вспоминала подробности проклятия своего предка, вдохновенно пересказывала все детали мнимой встречи Чорады с Нигейросом и пророчила, пророчила, пророчила…

Обратно ехали поездом, редко обращаясь друг к другу, хотя и занятые одними и теми же мыслями. Только когда поезд подъезжал к станции, Каремас заявил, по существу, высказывая мнение Гонкура:

— А ведь она убеждена, что виновник всему один лишь Нигейрос.

— Ваша мама тоже в этом убеждена, Каремас? — спросил Гонкур.

Медас выжидающе посмотрел на юношу.

— Пожалуй, тоже, — неуверенно ответил тот.

— Вам с Мигелиной надо больше внимания уделять Витасу, чтобы… чтобы… — Медас запнулся.

— Чтобы оградить его от такого конца, — горько закончил Каремас. — Я и сам это понимаю.

— Необходимо прекратить рассказы о Нигейросе, — вставил Гонкур. — Прежде они нравились ему как сказки, но, кто знает, какие чувства они вызовут в нём сейчас.

Каремас кивнул, попытался улыбнулся, но лишь скривил губы.