Старая лодка

Стали не постоянно, но достаточно часто, назначать дежурным по роте с наличием в составе моего наряда сержантов, которые были дневальными, давать приоритетные и, иногда, важные задания. Когда я прослужил полтора года, беспредел со стороны командного состава достиг своего апогея. Меня, который был рядовым, назначили старшим смены. Смена – это то количество рядовых, ефрейторов и сержантов, которые в определённый промежуток времени охраняли дальневосточные рубежи нашей Родины. Количество разглашать уже можно, но не буду, хотя подписка о неразглашении закончилась четверть века назад и полк недавно прекратил своё существование тоже, но всё равно, не буду. Участок небольшой, около трети побережья Советского Дальнего Востока, но ответственный.

И вот здесь, столкнувшись с разнообразием, вверенного мне, личного состава, я понял, что классического русского языка, даже подкреплённого народным, не хватает, чтобы объяснить, что я хочу от этой банды получить и чего делать не надо, даже когда очень хочется. Тем более, когда наглый и немного (иногда очень) ограниченный в своих умственных способностях боец (в простонародье «дебил», но не как медицинское заключение, а как внешняя, субъективная оценка умственных способностей и величина измеряющая уровень интеллекта), пытается отказаться от выполнения приказа или бесстрашно пытается поставить под сомнение мою легитимность, указывая на карьерную пропасть между его званием сержанта и моими, абсолютно чистыми и чёрными погонами.

Как когда-то сказал Ницше: «То, что не убивает нас, то делает сильнее». Меня это не убило и это нормально. Я тоже никого не убил и это мне просто повезло, потому что иногда хотелось очень. Очень редко, обычно под утро, в ночную смену, но очень-очень.

Рукоприкладством не занимался. Но, как выяснилось впоследствии, морально психологическая корректировка мировоззрения, изменение принципов отношения к окружающим и осознание своего реального нахождения на какой-либо ступени пищевой цепочки, считается менее гуманным способом, чем физическое воздействие на бренную плоть. Но про это знают только те, кто это делает и те, кто попал под вот такую корректировку. Причём, уже после того, как все расставлено по своим местам. И тот, кого откорректировали уже чётко знает про то, кто он, где, ну и про прочие, необходимые для выживания, в этом суровом мире, подробности. И это знание останется с ним, на всю жизнь. Его (знание) можно попытаться не вспоминать, но забыть совсем невозможно.

А карьера всё-таки получилась. Дважды я был назначен помощником дежурного по части (полку). И уже ближе к дембелю мне пожаловали звание ефрейтора. Но не как признание моих заслуг перед Отечеством, а, чтобы сделать равным с другими ефрейторами, которых я обзывал «собаками». Совсем не обидно обзывал. Все они откликались.

Но командиру полка это, почему-то не понравилось. Он случайно оказался вблизи канала обмена устной информацией. Вспылил. Приказал, чтобы немедленно, перед строем, сегодня же, при всех (всенародно) повысили меня в звании до ефрейтора. Приказ зачитали на общеполковом построении. Было смешно. Все знали за что.

План созрел ещё до этого построения. Я тут же, после построения, не дожидаясь сей позорной записи в военный билет, наскоро присобачил лычки, а когда демобилизовался то не стал упоминать об этой моей заслуге и ушёл из армии с чистыми погонами (рядовой) и такой же чистой совестью. Некоторые офицеры заметили это, но ничего поделать уже не смогли. В военном билете уже красовалась запись, что я закончил службу рядовым. А ещё, как только на меня свалилась эта благодать, я тут же провёл чёткую границу между «собаками» и «отличными солдатами». Таких вот отличных солдат оказалось в полку немного – я один. Остальные иногда пытались яростно доказать, что они тоже отличные солдаты, а не выслуживались. Даже иногда срывались на крик, но что с них взять? Собака он и есть собака.

Но отвлёкся. Необходимость объяснять, породила стремление овладеть иными способами передачи информации, отличными сначала от всех русских языков (классический, народный, матерный, «феня», профессиональный сленг и т.д.), а потом и человеческих. Очень эффективной, кстати, может быть комбинация, на первый взгляд несовместимых, языков. Изысканно придворный, скомбинированный с высоконаучным сленгом, слегка разбавленный иностранным (пофигу каким языком) и надёжно связанный матом, обладает эффектом, который в разы ваше чем при использовании любого из языков по отдельности. Меньшее, чем описанное количество, тоже эффективней, чем один язык, но незначительно. А ещё матом можно не только материться (это порицается обществом), но и разговаривать. Звучит совсем по-другому, тоже порицается обществом. Но даже общество, которое это (мат) порицает, не может скрыть восхищения от доходчивости, витиеватости оборотов, природной естественной красоты и гармонии, и мощи информации, изысканно и практически без потерь и искажения, передаваемой с помощью мата. Сразу предупреждаю, сиё искусство доступно не каждому.