Старая Москва. Старый Петербург

На прекрасной обстроенной площади около театра во время Святой недели бывают качели для увеселения черни, и стоят шесть беседок из дикого камня, коих предмет и построение равен с находящимися на Дворцовой площади. На последних зимою раскладывается огонь для кучеров, стоящих на улице во время съезда». Здесь же сменялись гвардейские караулы и во время торжественных празднеств давались народу жареные быки и били фонтаны с вином. В этих же беседках в дни тезоименитства императрицы производились поздравления музыкою и барабанным боем. Цены на места в Большом театре установлены были в следующем порядке: за ложу 1 яруса 12 рублей, за кресло сначала по 2 рубля, потом 2 рубля 50 копеек, вход в партер стоил рубль медью. Кресел всего в то время было три ряда; в кресла садились одни старики, первые сановники государства; офицеры гвардии и все порядочные люди помещались в партере, на скамьях. В ложах второго яруса нередко можно было видеть старых женщин, с чулком в руках, и купцов-стариков в атласных халатах, с семьей, по-домашнему. В эту эпоху спектакли начинались обычно в 5 часов и кончались не позднее десятого часа; цензура пьес была подведомственна с. – петербургскому обер-полицеймейстеру и совершалась очень немногосложно. В канцелярию полицеймейстера, куда собиралось множество всякого народа: кто с прошением, кто забранный на улице за пьянство или буйство, приходили и авторы с рукописями, просмотр которых совершался очень быстро, на ходу. Тут же обер-полицеймейстер прочитывал их и подписывал. Особенно отличался своею грубостью в конце царствования Екатерины и в начале царствования Павла полицеймейстер Чулков. Раз, осыпая насмешками известного в то время остряка-поэта А. Д. Копьева, автора комедии «Лебедянская ярмарка», пришедшего к нему по делу, он стал приставать к нему со словами: «Говорят, что ты пишешь стихи? Напиши же сейчас мне похвальную оду, вот перо и бумага». – «Хорошо», – отвечал Копьев, подошел к столу и написал:

Отец твой Чулок,
Мать твоя тряпица,
А ты сам?
Что за птица?

В царствование Екатерины об актерах и театре говорили в обществе с большим интересом; в то время еще существовали записные театралы из людей всех слоев общества; тогда первое представление какой-нибудь трагедии, комедии или оперы возбуждало всеобщий интерес и порождало всюду толки и суждения. Новая пьеса была тогда настоящею новостью; в бенефисы брали старые пьесы, и зрители являлись. Тогдашнее однообразие репертуара и привычка зрителя к однообразию всего сценического были почти изумительны; теперь невозможно понять, как доставало терпения 10–20 раз смотреть одно и то же. Такое же однообразие было и в самой игре актеров. Театральные традиции переходили от одного к другому. Все актеры, и хорошие, и дурные, постоянно тогда пели или читали, но не говорили. У хороших выходило лучше, у худых хуже, но манера была у всех общая и одинаковая, да и стихи и проза того времени не позволяли от нее отступления.

Обстановка пьес и костюмировка того времени тоже не могут идти ни в какое сравнение с нынешним. Смешно было смотреть на бедность декораций, машин и одежды. Герои все тогда являлись в каких-то однообразных балахонах. Бывали, впрочем, исключения, но такие существовали только на Эрмитажном театре. Так, например, в 1788 году были пожалованы императрицею роскошные костюмы и весь гардероб ее двух царственных предшественниц для великолепного представления «Олега».

Вот заглавие этой пьесы: «Начальное управление Олега, подражание Шекспиру, без сохранения театральных обыкновенных правил, в 5 действиях. Музыка соч. Сартия, с его же объяснением, переведенным Н. Львовым, СПб., 1791 года». Это по своему времени роскошное издание сочинения Екатерины II не было в продаже. По слухам, эта величайшая теперь библиографическая редкость недавно отыскана в количестве нескольких сотен экземпляров.