Старая Пермь

По богатству и обилию этих находок в таком глухом углу можно безошибочно заключить, что древняя Биармия действительно существовала, и существовала именно здесь, но говорить о ней приходится с такими же догадками и вероятиями, как о людях каменного или бронзового периода. Летописи и царские грамоты глухо молчат, за исключением года московского “одоления”…

Но если пермская старина отошла в область гаданий и более или менее остроумных соображений, то Чердынь всё-таки сохранила за собой интерес в другом отношении, — в ней еще живет старина новгородская, поскольку она выразилась в языке, песнях, обычаях, обрядах и всем житейском обиходе. Конечно, первое место принадлежит здесь языку, о котором Даль говорит так: “В Чердыни живет еще старина русская, как при царях, и притом старина не раскольничья: речь напоминает здесь Киршу Данилова33 и Посошкова34”. Случилось это потому, что Чердынь после завоевания царства казанского осталась совершенно в стороне от главного потока колонизации, повернувшей к южному приволью и в Сибирь. Собиратели древних русских былин, сложенных в Новгороде и Киеве, нашли их не на месте своего происхождения, а в Олонецкой губернии, куда занесло их вихрем смешавшихся исторических событий, как ветер сметает снег на край широкого поля. Предания, песни, поверья, притчи, сказки и весь обиход народного творчества на месте родины похоронены под позднейшими историческими наслоениями и заменились новыми бытовыми формациями, а здесь еще жива эта глубокая старина и хранит свой эпический склад. Достаточно указать на один цикл свадебных песен, сохранившиеся в Чердыни. Даже в чтении они производят сильное впечатление своей глубиной, выстраданной поэзией и сердечной женской правдой. Эти песни богаты такими оборотами, сравнениями и образами, сложены таким прекрасным старинным языком, что остается только удивляться создавшей их духовной мощи. В них как живая встает неприглядная историческая доля многострадальной русской женщины, вынесшей на своих плечах тройной гнет византийско-татарско-московской цивилизации. Если бы поставить на сцене такую чердынскую свадьбу, без ученых и артистических искажений, то это была бы наша глубоко-национальная, выстраданная целой историей опера, та русская правда, которая не нашла выхода….

Для этнографов, археологов и бытописателей Чердынский край является непочатым углом.

От громкого прошлого к бесцветному настоящему Чердыни нет почти никакого перехода, если не считать ряд пожаров, уничтожавших дотла чердынскую старину. Настоящее Чердыни очень скромно: это уездный город с 3S тыс. жителей и бюджетом в 15 т. рублей. Площадь уезда равняется 62 тыс. квадр. верст, а населения около 86 т. Бедность чердынского населения на Урале вошла в пословицу, и поэтому чердынское земство выбивается из сил, чтобы выполнить самые необходимые функции. Можно только удивляться, что это бедное средствами земство ухитрилось построить такие прекрасные училищные здания и очень хорошую земскую больницу. Это уж совсем по-американски — лучшие в городе здания принадлежат школам. Жаль только, что нет ни гимназии, ни прогимназии, ни профессиональных учебных заведений, — край так удален от учебных центров, что чувствуется самая настоятельная необходимость в среднеучебных заведениях. Желающие дать детям гимназическое образование должны везти их в Пермь, то есть за 300 верст.

Пользуясь прекрасной погодой, я обошел почти весь город, благо он и так невелик. Побывал в земской управе, а потом у председателя Н. С. Селиванова, — было небольшое занятие. Между прочим, у него просмотрел несколько старинных книг. На одной из них — “Историческо-географическое описание Пермской губернии”, изд. 1800 г., на заглавном месте была курьезная надпись: “Только прошу читать со вниманием и табак не курить, и если кто покурит, у того пуп в правый пах уйдет, в чем и подписуюсь своеручно. Св. Протоиерей Филарет Вечтомов. 1800 г.”. К этой надписи примечание другой рукой: “Отца Филарета, бывшего благочинным в чердынском Воскресенском соборе 35 лет, потом переведен в город Шадринск и там скончал свою жизнь”. Эти надписи достаточно характеризуют “налегающую мглу языков”… Мне хотелось узнать через г. Селиванова, не сохранились ли в частных руках какие-нибудь древности, но таковых не оказалось, за исключением нескольких серебряных великокняжеских монет и еще двух-трех пустяков.

— Много было вещей у Алиных, да сгорели в пожар, — объяснял г. Селиванов. — Серебряный пояс был, кубки… Всё сгорело.

— А после Коновалова вещи куда девались?