Старая роща

Нашими войсками было создано кольцо окружения. Но из-за недостатка сил не везде оно было плотным. На одном таком разреженном участке и находилась сводная группа старшего лейтенанта Садовникова.

В его подчинении было несколько бэтээров и бээмпэшек, в экипажах которых было оставлено по два-три человека. Моджахеды провели на их участке разведку боем и, видимо, решили, что здесь у них есть возможность прорваться.

Подготовившись, советские бойцы пошли на позиции двумя группами. Около часа продолжался отчаянный бой. Наши войска поддержала авиация, и «духи» стали отходить. У них были немалые потери.

Группа Садовникова получила приказ: при поддержке двух бэтээров идти в контрнаступление по горячим следам. Моджахеды отступили за разрушенный кишлак и, отстреливаясь яростно, стали уходить вниз в долину. Садовников подумал, что они это делают от отчаяния, и дал команду основным силам подтягиваться к передовой группе. И вдруг впереди стали один за другим вспарывать каменистую почву взрывы. Участок был заминирован. С двух сторон начался обстрел из гранатометов. Это была ловушка! Завалился один из бэтээров. Сквозь беспорядочную стрельбу слышались стоны раненых. Садовников приказал срочно отходить на исходные позиции.

Вот тогда и пошли на них всеми силами моджахеды. Это был их точный психологический расчет: пережив пьянящее чувство победы, а потом вдруг угодив в ловушку и понеся значительные потери, «неверные» будут в растерянности и не окажут сильного сопротивления.

Надо было вызывать подмогу, хотя это им запрещалось. Садовников нутром чуял – здесь одно из главных направлений прорыва моджахедов, против них не устоять. Выпускать их из кольца нельзя. Потом ему вручат награду, дадут звездочку на погоны за этот бой, а тогда начальство грозилось отдать его под трибунал.

Был адский бой. «Сушки» подошли через полчаса. Ракетные удары с самолетов остудили пыл моджахедов, заставили залечь, притаиться в горных расщелинах, что позволило группе Садовникова удержать позиции до высадки резервного десанта.

…Садовникову трудно давались рассказы о войне. Игорь видел, как нервно играли его желваки, в глазах появлялся бешеный блеск, а полудетская, доверчивая улыбка превращалась в злой оскал. Резче очерчивались глубокие складки на лбу и вокруг рта. Но капитан понимал: надо делиться опытом с этими еще не обстрелянными мальчишками, которым завтра предстоит переправляться через Амударью в горячие Афганские горы. Может, что-то усвоят.

Игорь не мог оторвать взгляда от лица Садовникова. Когда тот увлекался рассказом, уходил в воспоминания о боях, на его смуглом лице появлялось что-то отталкивающее – как у человека, заглянувшего в ад, – и одновременно притягивающее. Оно выражало отчаянную решимость, презрение к опасности, в нем виделось ощущение полной внутренней свободы.

Игорю безотчетно хотелось стать таким же. И они – будущие вояки – станут. Даже тот сентиментальный мальчик из комфортной столицы с томиком Лермонтова. Что заставляет его рваться туда, в огонь войны? Да, это не ограниченные действия по защите завоеваний Апрельской революции. Это война.

С Толиком они познакомились ближе на привале после тренировочного марш-броска с полной выкладкой. После команды «оправиться» они стали перематывать портянки, и Игорь увидел истертые до крови ноги сослуживца.

– Давай научу, – предложил Игорь. – Стягивай туже и хорошо концы замотай.

– Не понимаю, почему нельзя обыкновенные носки разрешить? А эти кирзушки? Неужели и в горах в них будем лазить?

– А ты мечтал пройтись в импортных кроссовках?

– Почему нет? Капитан говорил, что «афганцы» стараются раздобыть их – легко и удобно.

Они разговорились.

– Толик Васин, – представился москвич. – Это «Толик» от меня с детского сада не отцепится. Вид у меня мальчишеский, да? Учительница литературы однажды сказала, что я ей Лермонтова напоминаю. После этого я и увлекся им. Такая глубина открылась! А прожил поэт всего двадцать шесть лет! Был в его жизни миг абсолютной свободы, головокружительного полета. В тридцать седьмом, когда выдохнул из глубины души своей: «Погиб поэт! – невольник чести…» Потом Кавказ, дуэль в Пятигорске… Как птицу на взлете подстрелили. Но он успел сказать все, я уверен. В четырнадцать лет написал: «Я жить устал…» Это не было позой. Душа, утомленная изнуряющими страстями, как оголенный нерв, просила бури. А вместо нее – пуля. Внешний образ и внутренний мир часто разнятся, и это противоречие, когда осознаешь его, приводит к дискомфорту, душевным переживаниям. Это, на мой взгляд, пережил и Лермонтов. Отсюда и Печорин, повидавший все и вся, – стремление преодолеть в словах этот комплекс. Сверхчеловеческая проза, так больше никто и никогда не напишет. Мысленно и чувствами он слился с героем, и это привело его в конце концов к дуэли в реальной жизни.

– Мне больше нравится Высоцкий. Комплексы погнали тебя в армию? Наверняка ты мог избежать ее.