Старая роща

– Вполне. Тепличные условия. Родители оберегали от малейших неприятностей и трудностей. Отец – профессор филологии, мать – преподаватель английского в институте. Золотая медаль в школе и поступление в вуз были гарантированы. Ну и дальше: аспирантура, научная работа, защита диссертации – мечта предков. Все расписано на сто лет вперед. А я взбрыкнул. Наверно, в деда пошел. Он на войне во фронтовой разведке служил, а потом до пенсии работал в милиции в уголовном розыске.

Вот бабушка у меня по линии своего отца аристократка. Пять европейских языков знала. С дедом моим они интересно познакомились. Вскоре после войны, когда бабка еще незамужней девушкой была, квартиру их ограбили. У матери ее инфаркт случился. Пропали все семейные реликвии. А они в семье с восемнадцатого века хранились. Мать умерла в больнице. Отец погиб на войне. Так случилось, что среди оперативников, расследовавших кражу, оказался мой будущий дед. Самое ценное, что было в квартире, – шкатулка с фамильными украшениями. И дело было не в ценности, а в памяти. Ту шкатулку дед случайно обнаружил у торговца на рынке. Ухватились за цепочку, вышли на похитителей. Дело было раскрыто, и после суда дед принес бабке семейные реликвии. Он был очарован изысканными манерами, красотой, интеллигентностью девушки. Она после такого поступка боготворила его, и когда на следующий день он вновь заявился и предложил руку и сердце, сразу согласилась. Возможно, и приняла предложение от одиночества и тоски, но прожили они долгую жизнь в мире и согласии. Даже повышенного тона друг к другу не допускали, хотя служба у дедушки была не из спокойных. Бабка и в старости женственно выглядела. От нее, наверно, я унаследовал гены моложавого облика.

Пытался я учиться на филологическом, вроде есть склонность к научной работе. Но представил, что всю жизнь в пыльных, душных библиотеках и архивах просижу, – и тоска охватила невероятная. Хотелось свободы, опасности, риска. Где их в столице взять? Жизнь какая-то не настоящая. Когда узнал о вводе войск в Афганистан, подумал сразу же: «Вот бы попасть туда, испытать себя». От этой мысли не мог избавиться. Даже язык пушту стал изучать, у меня способности к языкам от родителей. Спортом стал всерьез заниматься – посещал подпольную секцию по дзюдо. К военкому на прием несколько раз ходил, убеждал снять отсрочку и помочь попасть «туда». Он на меня сначала смотрел, как на сумасшедшего, а потом, когда я ему о дедушке своем рассказал, понял, что мое желание серьезное и искреннее. «Ладно, – говорит, – помогу тебе. В Узбекистан ты попадешь, а дальше – как сложится…»

Я в армию, как в институт или в кинотеатр, на метро уехал. Родители были, конечно, в шоке, но отец меня понял: «Я и сам добровольно в армию пошел. Характер она помогает воспитать». Проводов не было. Мама собрала рюкзак – ей я сообщил о своем решении только накануне отправки, и я в кроссовках и в любимых джинсах Super Rifle, с прической под «Битлз» пошел к метро. Два года – не срок.

К вечеру из военкомата наша команда прибыла на Казанский вокзал. Помню все запахи Комсомольской площади, пыльный асфальт, нагромождение серых туч над гостиницей «Ленинградская», голуби под ногами. Врезались в память лица, случайно вырванные взглядом из толпы. И вдруг на скамейке перед клумбой с огненными тюльпанами замечаю девушку с грустными глазами и черными вьющимися волосами до плеч. Она любовалась цветами, которые покачивались от легкого дуновения ветерка. Словно инопланетянка – отстраненная от сумасшедшей столичной суеты, с книгой в руках.

До нашего поезда оставалось около часа.

Наша команда под присмотром офицера – «покупателя» расположилась на скамейках недалеко от девушки. У одного из парней оказалась в руках гитара, почему-то ее не отобрали в военкомате. И незамысловатые слова дембельской песенки на фоне взгрустнувших призывников тоже остались в памяти:

Так давай по последней затяжке,

Сигарету – одну на двоих.

Завтра снимем мы форму солдатскую

И обнимем любимых своих…

Потом зазвучала песня на английском из битлов – «Yesterday». Меня будто кто-то в спину подтолкнул: подойди к девушке!

– Можно пригласить вас на танец?

Она удивленно посмотрела на меня:

– Здесь не принято танцевать…

– Кем не принято? Джон Леннон тоже не принят в стране, но он звучит. Через час поезд увезет меня на войну. Вы последняя девушка в моей прошлой мирной жизни. Подарите мне три минуты.

Всякие глупости говорил. Она раздумывала, видимо, над фразой, которой можно было бы быстрее от меня отвязаться. Вдруг я разглядел обложку книги, которую она держала бережно в руках!

– Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье – все готовы:

Никто не хочет грусть делить…

Лицо девушки осветилось улыбкой.

– Странно, мне вдруг показалось на мгновенье, что передо мной сам Лермонтов. Вы чем-то похожи на него.

– Нет, я другой, но, как и он, – «гонимый миром странник»…

Она встала, продолжая бережно держать книжку в одной руке, другую подала мне. Мы стали танцевать.

– Вы действительно уезжаете на… войну? Туда?