Старая русская азбука

Живопись Домье очень хороша, значительно ценнее и лучше его столь революционно корректной карикатуры. Она редкостно динамична там, где автор хочет своими самыми простыми средствами показать движение. Она – вне своего времени и словно не для своего времени – обращается, прежде всего, к движению глаза, тела и сердца зрителя вослед героям картины, а не его культурного сознания, которое стало бы расшифровывать мифологическое пустословие актёров. Она видимо встроена в мощную живописную традицию рождавшегося и родившегося экспрессионизма – задолго до того, как принято отсчитывать время рождения экспрессионизма. В прямой линии от Франсиско Гойи – через Оноре Домье – к Эдварду Мунку выражается центральная история европейского Модерна. Это история превращения кровавой национально-освободительной войны (Гойя) в социальную борьбу (Домье) и их вместе – в отчаяние одинокого человека (Мунк). В конце этой линии стоят обрубки людей немецкого экспрессионизма послевоенных 1920-х годов: только ужас и порнография без человека. За её пределами – современный экспрессионизм, уже автоматически понимающий всю тяжесть своего уродливого бремени и кровавой человеческой душевной красоты.

Домье как художник настолько лучше Домье-карикатуриста, что вполне уютно и конкурентно чувствует себя посреди своих современников, Курбе и Милле, которые как великие живописцы пользуются гораздо большей славой, но в своей борьбе за новый реализм – архаичней, туманней, слабее, живописно невнятней и эмоционально беднее. Стоя рядом с ними во времени, Домье действительно предвосхищает художественный и эмоциональный мир уже состоявшегося будущего, из коего мы точно можем судить, что Домье-художник опережал своё время и на 4050 лет, и даже на 100 лет, и теперь, скрой своё имя, легко стал бы великим. Тем острее чувство подлинной гениальности Франсиско Гойи, который за 30–50 лет до Домье прошёл и для себя исчерпал его творческий пафос. Через кровавую войну в Испании – от своих бездарных придворных шпалер до бесценных «Капричос» и «Бедствий войны» – Гойя в более высокой, кричаще трагической форме предвосхитил безликую драму Домье. Такова иерархия.

Но мы – не Домье. Мы – его благодарные зрители. Нам достаточно, что Домье и сам жив и актуален, что именно Домье узнаваемо присутствует в Ван Гоге, в Пикассо, в Кете Кольвиц и даже Фальке. И будет жить узнаваемо: пока бедная мать ведёт своего младшего ребёнка сквозь тьму несправедливости, а её старший сын, надежда, первенец, романтический и сильный боец, идёт на войну за человеческие свободу и справедливость.

Ии

История

ИСТОРИЯ ВНЕ ОПЫТА

Современные русские историки государственной власти и экономики, за единичными исключениями, НЕ имеют личного опыта ни того, ни другого. Поэтому они в большинстве своём НЕ видят хаоса и физических пределов, которые всегда лежат на пути руководящих указаний власти. Не видят естественного отсутствия единства воли в распоряжениях государственного начальства и НЕ понимают условий и смысла экономики и коммерции вообще. Зато Бог миловал: 99 % из нас, ныне живущих, в полной мере вкушают плоды и отходы идейной борьбы – и потому изучают её с особым проникновением.

КОНСПИРОЛОГИЯ

Конспирология – удел кухонных вождей, слуг власти и банщиков.

Имеющий хоть какой-нибудь личный опыт государственной службы отлично знаком с исключающими любой тотальный заговор: повальным эгоизмом, зыбучим песком исполнителей, хаосом разнонаправленных воль, не говоря уж о глупости и жадности. Всё побеждает не заговор, а консенсус.

ЕДИНЫЙ УЧЕБНИК ИСТОРИИ РОССИИ ХХ ВЕКА

Это не большее зло тоталитаризма, чем тоталитарные исторические политики Польши, Украины, Литвы, Латвии, Эстонии и т. п., оснащённые до зубов. Историческая же политика России – беззуба и бесчелюстна.

В исторической политике России, с её правящим капиталом, графоманией и инквизицией, любая идейная монополия даёт власть циникам и ничтожествам. Оные же циники клинически не способны добиваться результата и следовать национальным интересам.

Вот яркий пример единого бесстыдства из советского учебника:

В чём заключается главная и основная ошибка Николая II? В том, что он ни в малейшей степени не был диалектиком. Он не понимал, что нельзя к Японии 1904 года подходить так, как в 1895 году, он не умел конкретизировать положение каждого определённого исторического периода, он был типичнейший метафизик, и от этого он и погиб.

(Покровский, 1925)

Что-то сейчас напишут в едином учебнике наши официальные мозги? Что-нибудь про молитвенника и исповедника Николая II?

РАБОТАЮЩИХ МОДЕЛЕЙ НЕТ