Нам, мыслящему тростнику, оставалось самостоятельно понимать, что речь в этом пантеоне идёт об уроженцах России Василии Васильевиче Кандинском (1868–1944) и Хаиме Соломоновиче Сутине (1893–1943) – русско-тунгусском отце абстракционизма и русско-еврейском отце многоликого экспрессионизма, в России более известного по германским послевоенным (1920-х гг.) образцам той свершившейся человеческой мясорубки, что изнасиловала само человеческое изображение не меньше, чем абстракция – изображение предметного мира, который без посредников слился с миром сознания и бунтующего мозга.
Интернет-азбука, беззащитная против аферистов, мошенников и новых насильников над правдой, вписывает Хаиму Сутину новое «французское» произношение – теперь только потому, что родился он 13 января 1893 года в Смиловичах Минской губернии Российской империи, называя его «белорусским художником». Видимо, мошенники эти очень плохо понимают смысл своего доступа к клавиатуре, если думают, что великий и жертвенный белорусский народ хоть на йоту нуждается в такой фальсификации и пустом переименовании Хаима Сутина в белорусы.
В 1913 году Сутин уезжает в Париж и отныне становится великим французом – точно таким же французом, как великий испанец Пикассо. С началом войны его родителей гитлеровцы уничтожают в Смиловичах – разумеется, уничтожают потому, что они евреи.
Если искать простых изобразительных аналогий портретам Сутина, то обычный глаз, фильтрующий сложность живописи и обстоятельства эпох, подсознательно сравнивает их с фаюмскими портретами, которые мы оценим ещё выше, выше пределов возможного, если вспомним, что они давались погребальным мумиям, чтобы спасти образ человека от смерти – во всей его красоте, полноте дыхания, достоинстве. Портреты Сутина не спасают от смерти, почти не дают взгляда, едва цепляются за последний выдох души, убитые, изломанные – и узнаваемо личностные, тёплые, живые, любимые.
Натюрморты Сутина, конечно, давно забыли, что они призваны быть «мёртвой натурой» – их так же ломают конвульсии живой жизни, как ломают они людей Сутина.
Пейзажи Сутина давно забыли, что они – лицо местности, превратились в гримасы землетрясений.
Легко остановиться на этом описании переживания и предчувствия еврейской и общечеловеческой гекатомбы, которые переполняют наследие Сутина. Но правда не будет полной, если не признаться, что все эти гримасы и боли не знают страха, что они ветхозаветны и живут с собой в мире. Соединить это может только великий художник. Его сознание, кажется, почти не тронули ни русская Смута, ни русская Революция, в художественном проекте которой столь восторженно и многословно поучаствовал Василий Кандинский.
Что-то мне не верится, что его так вылечил именно Париж. Думаю, он таким родился в Смиловичах Минской губернии Российской империи.