Старая русская азбука

Вечер послал мне и другой пример иностранной судьбы. Вокруг нового отеля в Замоскворечье вращалась иная пара: англоязычный турист сильно среднего возраста – и его русская переводчица возрастом на 17 лет больше той красавицы. Они попросили меня указать им продовольственный магазин. Посетив названные мной варианты, они нагнали и опередили меня в круглосуточном сетевом магазине. И я смог рассмотреть: ради чего этот возбуждённый мужик затеял всю свою вечернюю одиссею. К кассе он принёс бутылку пива и эскимо: бутылку себе, эскимо ей. За всё заплатила она и пара отправилась в отель навстречу пиру и бесплатному сексу. Деньги, связи и амбиции праздновали победу.

ЭЛИТНО-РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ШАКАЛЫ

Революционер Зензинов в эмиграции продолжил борьбу: в марте 1940, кроме прочего, под охраной финских войск поехал на поле боя, где в окружении был уничтожен танковый дивизион Красной Армии и на морозе осталось лежать много трупов – Зензинов ОБЫСКАЛ ТРУПЫ, вытащил их неотправленные письма домой и в конце 1944 года, когда в США уже надо было вслед за Хайеком и УСС травить тотаталитаризм, опубликовал их книгой.

Набоков книгу очень сильно хвалил, но более всего за обнажённое ею бесчувствие вождей к простому солдату – и призывал кары на головы вождей. Набоков не понял, что судьба старой России, его отца и его самого – и есть эта кара от нас, трупов простонародных.

СТЫДНАЯ РУССКАЯ БОЛЕЗНЬ

Экономические эмигранты из России, поселяясь, например, в Чехии, Германии, Англии, Франции, нередко начинают взасос облизывать свою новую страну и с особым усердием срать на Россию. Так они доказывают себе рациональность своего выбора.

Одно утешает: такие русские русских потомков после себя не оставляют.

Но болезнь эта нередка и вполне рифмуется с особой слабостью русских к ассимиляции.

Действительно: русский народ – государственный народ и требует государства, что, напротив, стало единственной причиной его выживания.

САМАЯ СТРАШНАЯ КНИГА

– которую я когда-либо читал в своей жизни, – сборник воспоминаний о России детей-эмигрантов под редакцией В. В. Зеньковского «Дети эмиграции» (1925).

Сохрани нас, Господи, от новой Гражданской войны и эмиграции.

О БОЛИ

Гений прозы Ивана Бунина в эмиграции – чистое искусство боли об умершей жизни самого важного.

МОЛОТОВ-РИББЕНТРОП

Моральная, интеллектуальная, честная, нелицеприятная, героическая, культурная, подвижническая, свободная, национальная русская эмиграция осудила этот пакт и сразу, и в потоке мемуаров, и НЕ СКАЗАЛА НИ СЛОВА в осуждение Мюнхенскому сговору Британской империи и Франции с Гитлером, засунув свои языки в кулаки.

ГЕРМАНИЗМ

Ежелетне мои середние девочки проводили в немецком языковом лагере в Германии, где дети буквально отовсюду. Интересное мероприятие ежегодно – День страны, когда все дети рассказывают о своей стране.

На день России организаторы присоединили к выступающим из России всех наличных русских и русскоговорящих детей, откуда бы они ни были, в том числе из Латвии, Швейцарии, с Украины и из США.

ХАИМ СУТИН

Я помню, как в отделе «Искусство» – на втором этаже одного из двух тогда крупнейших книжных магазинов в Москве (на улице Кирова – ныне «Библиоглобусе» на Мясницкой) баррикадами стояли дорогущие альбомы великих художников, изданные во Франции, Италии, далее везде. Цена их была весьма велика – от 75 советских рублей (половины месячной зарплаты среднего инженера) и выше. В этой витрине великих царапали глаз подозрительно не иностранные имена: немец Кандински и француз СутЭн, которого образованный продавец называл с ударением на последний слог. Столь велика была ревнивая подозрительность к эмигрантам из России, что только через боковой вход чужой страны и чужого языка отечественная гордыня готова была признать за своих земляков тех, кто добился признания вне России, – Питирима Сорокина, Василия Леонтьева, Марка Шагала, Сергея Лифаря – имя им легион. Что – «оправданные» через книжную и телевизионную попсу – русские жёны Дали, Роллана, Леже, Арагона, Кейнса и мн. др. – тоже признание русскости и тоже национальное достояние.

Кое-кто из них дожил и ощутил на себе липкие перестроечные позднесоветские официальные поцелуи. Так целуют завистники, ненавидя, когда не могут позволить себе ненавидеть открыто, хотя бы ради того, чтобы очередной благотворитель пустил в предбанник холодной войны, где выдают вдовьи талоны на «общечеловеческие ценности» на правах хозяина и раба. «Мягко стелет – да жёстко спать», – повторял мой отец в таких случаях. Именно он приводил нас, своих детей, на эту выставку настоящего, внепоцелуйного искусства, иногда на последние деньги покупая очередной том из альбомной коллекции Е1аттагюп’а.