Старая русская азбука

Если опыт с введением конституционной монархии окончится полной неудачей, нас ждёт не возрождающая революция, а чёрная анархия… В этой анархии погибнет всё.

(А. С. Изгоев. Конституционные силы России // Русская Мысль. М., 1907. Кн. XI. II отд. С. 146)

ДЕТСТВО

Я помню даже то время, когда колготок не было, а маленькие мальчики носили чулки на широком поясе на талии, называвшемся лифчиком. Я сам носил их так. И когда колготки появились, то считались они чисто женской одеждой. С лифчика свисали застёжки идентичные женским чулочным – с резиновой головкой. Очень практично. Живой XIX век. В нашей местности это было в 1967-м (без колготок) и в 1968-м (с их единичными экземплярами) годах. И сам был одним из колготочных мальчиков-пионеров.

СТАРАЯ РОССИЯ И СССР

Трудно, но важно представить себе, каким было человеческое лицо нашей страны ДО миллионных жертв Первой мировой войны и Гражданской войны. Ещё важнее понять её человеческое лицо ДО десятков миллионов жертв Великой Отечественной войны. Важно учесть и более 600 тысяч расстрелянных и миллион умерших в ГУЛАГе. Это, конечно, иное лицо, нежели изображают из себя белые и красные клоуны и пошляки.

ОКНО В ЕВРОПУ И НА ВОСТОК

Первые маршруты регулярной правительственной почтовой связи в России: 1665 – Москва – Рига (Ливония), 1668 – Москва – Вильна (Речь Посполита), 1693 – Москва – Архангельск, 1698 – Москва – Сибирь.

МАСШТАБ ЦЕН

В 1602 году на территории нынешних русских областей России один килограмм ржаного хлеба примерно стоил 1 копейку того времени, лошадь стоила 3–5 рублей, бык – 1 рубль, корова – 80 копеек, килограмм соли – 0,75 копейки, изба новая с обстановкой – 10 рублей, пивная бочка – 75 копеек, книга «Нового Завета» – 50 копеек, ведро вина – 8 копеек, шкура бобра – 1 рубль, шкура соболя – 1,5 рубля.

За месяц работы плотник получал 25 копеек, чернорабочий – 9, рыбак – 14, грамотей при работе – 40, сторож – 3, человек при торговле – 30 копеек.

МИЛЬ ПАРДОН, ДВОРЯНЕ

Но непрерывные массовые указания на то, что некто на момент 1917 года был «дворянином», отражает массовое непонимание давно свершившейся к 1917 году (уже к 1913-му!) гиперинфляции и крайней деградации сословного строя, его ничтожного качества и значения для политической и экономической реальности России, прежде всего в части дворянства, принадлежность к коему уже буквально не значила ничего ни в культурном, ни в политическом, ни в экономическом смысле, кроме учёта населения.

А сколько царских наград и чинов автоматически, за выслугу лет, на университетской и иной службе получали радикальные враги царизма! Ими полны массы их личных дел.

НАДО ПРИЗНАТЬСЯ

Борьба интеллигенции в 1905–1906 гг. за отмену смертной казни была борьбой за безнаказанность красного террора.

ЧИТАТЕЛЬ. ШТУДИЯ

В отличие от столетней давности работ Н. Рубакина о русском читателе и подобных им, опирающихся, как правило, на формулярные данные общественных библиотек, настоящая заметка не оперирует статистикой. Напротив, нам представляется возможность проследить за индивидуальным чтением анонима – по одной лишь книжке журнала «Дело» (1878, № 6): благо, он заявил о себе чернильными и карандашными заметками на страницах этого журнала. Старательно исправив опечатки в нумерации страниц и в правописании «фиты» и «ятей» и не задерживаясь на статье А. Михайлова о «производительных ассоциациях», читатель принялся за роман Омулевского (И.В. Фёдорова) «Шаг за шагом». Отмечая следы своего внимания к традиционно народническому тексту столь же многочисленными, сколь и неудобочитаемыми комментариями и штрихами, аноним подчеркнул между прочим:

– У нас на фабрике ничего без баб не делается, – пояснила она.

– Хороший обычай, – похвалил Светлов. – Не мешало бы и городам поучиться у вас, как жить.

От внимательного читательского взора не укрылось и место с очевидной (как ему показалось) логической лакуной. Подозревая руку цензуры, аноним твёрдо подписывает отмеченные абзацы: «пропуск». Роман заканчивается так: