Старая собака

На первом этаже жил командир команды, над ним они со Светой и Антеем, а напротив молодожены из села, оба стрелки. Видимо, в особом случае сюда планировалось поставить воинскую часть. Поэтому полупустой дом жил, дышал. Столяр из соседней деревушки сделал им письменный стол. Кресло они соорудили из гиганского корня, а спальня представляла собой низкие нары в полкомнаты. Было удобно и экзо–тично. Пес бродил по трехкомнатной квартире и воровал сучки–палочки, Светину страсть. Была пишущая машинка, бумага, книги. Какой–то чудик в этой глуши узнал, что они любят читать и продал полного Киплинга за литр водки. За продуктами едзили раз в неделю. Окна заменяли холодильник. Жизнь по–прежнему состояла из них самих, собаки, стихов. Тайга, эта квартира с городскими удобствами, видимость работы — провести раз в неделю политчас, проверять посты, выдавать оружие — казались даром судьбы. Валентин не злоупотреблял. Было не с кем и не на что. Месяца через полтора этой идиллии он уехал в питомник за сторожевой собакой. Собаку он не привез, не было должности вожатого, а совместительство не разрешали. Он привез старого боксера, которого и собакой было назвать трудно. Но все таки боксер Дик был собакой и потому был честен. Когда Валентину в го–роде отказали, он все–таки пошел в питомник, поинтересоваться просто. И начальник питомника его спросил: «Собак любишь?» «Естественно!» «Слушай, возьми одного пенсионера, в тайге там у вас пусть поживет. Его, понимаешь, военный летчик оставил, привез из ФРГ девять лет назад, даже родословная есть, а сейчас перевели опять за границу и с собакой нельзя. Отдал нам, просил хозяина найти. А пес вторую неделю не ест, в клетку никого не пускает, миски и то не забрать. Пошли смотреть. В утепленном вольере для щенных сук лежал громадный пес. Мышцы скрадывали худобу, но, когда он встал, дуги ребер опоясали собаку. «Дик его зовут» — сказал начальник. Дик вяло ощерился. Валентину было тридцать лет, он был пьяница, журналист и собаковод. После долгих неудач к нему пришла любовь. Он начинал подумывать о восстановлении социального статуса; нынешняя работа, тайга, вся эта добровольная ссылка были явлением временным. И совсем ни к чему была ему старая, озлобленная собака. И когда он шел с Диком к вокзалу, он думал также. Или совсем не думал.

Мы продаем собак бездумно,
А потом
Они приходят в наши сновиденья,
Помахивая жалобно хвостом
И уши прижимая
В знак смиренья.

По дороге Валентин купил шприц, кофеин в ампулах, адреналин. Ему нужно было довести собаку до дому.

Дик вошел в квартиру, запнувшись о порог. Антея обошел, как предмет неодушевленный. Залез на белоснежное покрывало топчана, тускло полюбопытствовал, приподнимая на всякий случай верхнюю губу. Никто не заругался. Он слез, направился в угол. И находился в эдаком трансе довольно долго. Одно радовало — ел. Мало, нехотя, позволяя Антею оттеснять себя от миски, но ел. И потому жил. Жил как бы по–инерции. Если не выводили вовремя — оправлялся прямо в квартире. И, когда Света убирала, смотрел с тусклым любопытством, готовый на любой упрек зарычать. Потом Валентин уехал по службе, вернулся через три дня. Еще с высокой платформы заметил Свету с Диком на поводке. Рядом крутился Антей. Несмотря на равнодушную вялось, Дик был опасен без поводка. Делал попытки броситься, причем всегда молча. Его боялись. Боялись и новоявленные хозяева, но не поддавались на провокации, сохраняя тем видимость отношений. А Дик провоцировал: и первый его визит на постель, и неряшливость — все это были своеобразные провокации. Но повода броситься ему не давали, оберегая от этой напасти только окружающих. Вместе с Валентином приехал сменный наряд, они разговаривали, спускаясь, здоровались, когда заметили, что Дик вырвал поводок и летит к платформе. Среди всеобщего смятения Валентин обреченно выставил согнутую под прямым углом руку, собираясь принять клыки на нее. Дик поднырнул, обхватил Валентина лапами, лизнул в подбородок. Тот буквально упал на колени, а Дик, повизгивая, лизал лицо.