Старая ветошь

Когда-то давно, в юности, Алексей видел, как делают грузины чурчхелу – кашица из ржаной муки и виноградного сока, в неё опускают нанизанные на нитку половинки грецкого ореха. Дают высохнуть. И так много раз, пока орехи не скроются под жёлтой или красновато-коричневой бугристой коркой. Но он взял немытую картошку, потому что она стоила 15 рублей кило, а мытая – 50 рублей! То есть сделал это сознательно, обижаться было не на кого, хотя дно в мойке стало чёрным от грязи. Зато сэкономил он на трёх кэгэ, шутка сказать – стольник! Больше! Но если откинуть вес грязи, то стольник ополовинится. Всё равно – экономия. Он почистил картошку на заправку щей. На второе же отложил картошечку поменьше, такую обычно отсортировывают на корм живности, и он называл её – «поросячий размер». Завтра просто достанет кастрюльку, разрежет картофелины пополам и быстро сварит.

Морковь «заточил» специальной такой приспособой, всплакнул над луковицами. Уложил всё в воду в большую керамическую плошку и поставил обжариваться на средний огонь желудочки, сморщенные мускулом изнутри и с фиолетовой полоской снаружи, по краю утолщения.

Сковорода затрещала, влаги было много, мелкие, как устрицы, желудки плавали в красной воде. Тоже после разморозки. Торговля пировала, наживаясь на мороженой воде!

Тёплая духота нищеты – квашеная капуста, рыба, жареный лук – заполнила маленькую кухоньку очень быстро и надолго.

Рыба сварилась. Он вынул её лопаточкой, выложил на маленькую тарелку, присел к столу. Обжигаясь, съел. Снова почувствовал одеревеневшую, бесчувственную ко вкусу полость рта. Но запах подтверждал, что это рыба.

Хлеба поменьше, это с первым он съедал много хлеба.

– Нечего есть – бери больше хлеба! – золотое правило общаги.

Насытился быстро. Пришла апатия, захотелось прилечь, отдохнуть, но он заставил себя встать, вымыл посуду. Это уже был рефлекс – посуду мыть сразу, протирать насухо мойку, чтобы не плодить «усатых-полосатых», приползавших табуном на водопой.

– «Тело» дает «тень», это – рефлекс! Глядя на тень – вспоминаешь о теле.

Желудочки скукожились, зарумянились, он подсыпал нарезанный лучок, морковку, специй добавил, помешивая деревянной лопаточкой. Пластмассовая, купленная на распродаже лопаточка при нагревании воняла формальдегидом, и он купил деревянную, с «нулевой теплопроводностью».

* * *

Уменьшил огонь, снял в кастрюле пену, собрал бурые лохмотья ложкой, луковицу очищенную опустил для прозрачности. Подсолил слегка, потому что позже, когда заправит окончательно, можно будет досолить или оставить так как есть.

Картошку крупно нарезал, солью перетёр, чтобы не развалилась при тушении, высыпал в чугунную жаровню. Туда же ссыпал кругляшки усохших желудочков, развёл сметану водой, добавил специй, залил в сковородку, довёл до кипения, вылил в жаровню. Поставил тушиться на медленный огонь.

Капусту вывалил в кастрюлю, довёл до кипения, огонь уменьшил, чтобы томилась она вместе с куриным мясом, отдавала вкусность, и он уже предвкушал её на языке.

Пора было переходить к десерту. Творог был рыхлый, водянистый. Мягкая пачка плохо открывалась, из неё капала блёклая водица, масса липла к пальцам клейстером. Он брезгливо справился с ней, облизнул пальцы – кислый творог. Ополоснул водой руки.

Полпачки творога разбавил столовой ложкой сметаны, абрикосового варенья пару ложек, щепотку корицы. Размешал, превращая в коричневатую кашицу. Как писали на банке кабачковой икры – «гомогенизированная», то есть – однородная.

Прошёл в комнату, присел на тахту, не спеша съел маленькими порциями, тщательно счистил со стенок сладкие остатки, коричневые крупинки корицы на зубах растёр. Ложку облизнул до чистоты. Из зуба выдавил кончиком языка кусочек абрикоса, мягкий, сладкий, вкусный, разжевал, зажмурился, представил его янтарную текучесть в варенье.

Посидел немного, понял, что вкус еды перебил десертом, вернулся на кухню, вымыл глубокую чашку, чувствуя усталость, тепло и сонную осовелость от обильной еды, употреблённой в один присест.

Жаровню он выключит через сорок минут, а щи пусть настаиваются часа полтора. Потом он разберёт курятину, снимет мясо с косточек, заправит картошкой, а через четверть часа – пассерованным лучком и морковкой. И опять оставит настояться, попреть с полчаса. Косточки утром пятнистому Шарику в пакете отнесёт, в гаражи напротив.

Стал смотреть новости.

Премьер-министр, из «красных директоров», возмущённо вещал с экрана, лицо наливалось густым томатным соком негодования, очки сверкали, как молнии. Сверху нависали коромысла с мохнатыми микрофонами.

– Пенсия – три тысячи рублей! Разве можно жить на такую пенсию? – пытал он у прилавка универсама опрятную старушку.

– Так мы давно уже не живём! – встрепенулась она. – Только прикидываемся.

Премьер развернулся круто, начальственно, уже и не слышал ответа, продолжая громогласно вещать на весь мир: