Старфайндер

Возникает дежавю, и он берет фотографию, чтобы рассмотреть ее поближе. И едва не роняет. Это портрет девушки лет двадцати или чуть старше. На ее лице печаль, словно первая увиденная ею этой весной малиновка была мертва. Ее темные волосы коротко подстрижены, а брови вызывают ассоциацию с летящими черными дроздами... Это лицо нельзя назвать прекрасным. Переносица чуть широковата, скулы чуть высоковаты, щеки чуть полноваты. Белыми чернилами поперек нижней части фотографии выведены слова: «Старфайндеру, с любовью».

Его руки сильно дрожат, но ему все-таки удается поставить фотографию на стол, не уронив. Он долго сидит, пристально вглядываясь в нее. Фотография тревожит, хотя он знает, что она не может быть реальной — не больше, чем этот стол, не больше чем эта комната, чем та шаблонная картина в обрамлении окна. Не больше чем стопка писчей бумаги, лежащая на столе.

Он сосредоточивается на этой стопке, отчаянно стараясь выбросить из памяти фотографию. Заметив, что верхний лист исписан, он пододвигает стопку бумаги поближе к себе и убирает с нее черное пресс-папье. Затем быстро перелистывает исписанные страницы и обнаруживает, что все они заполнены одним и тем же почерком.

Чей это почерк?

Господа Бога?

Старфайндер всматривается внимательнее. Почерк странно знакомый. Через какое-то время до него доходит. Это его собственный почерк.

Но к этой минуте он уже не в состоянии удивляться, человек, не ведающий ни страха, ни ужаса. Он спокойно пробует прочитать то, что как будто бы написал он сам, но слова расплываются и набегают одно на другое, и ему так и не удается разобрать ни одно из них. Он невозмутимо возвращает рукопись — потому что это должна быть рукопись — на то самое место на письменном столе, где она изначально лежала. И уже

собирается снова водрузить на стопку листов пресс-папье, когда вдруг замечает, что пресс-папье представляет собой идеальный куб с парой крохотных петелек, вставленных в две его соседние грани.

Это не пресс-папье, а ящичек. Или это все-таки и пресс-папье, и ящичек.

Открыть его?

Почему нет?

Вопрос чисто академический — он уже сунул ноготь большого пальца в щель на грани куба на противоположной от петель стороне. Легкое давление — и крышка открывается со щелчком, который словно бы отдается эхом под потолком.

Еще не заглянув внутрь, Старфайндер уже знает, что он там увидит, и видит именно это: крохотного Старфайндера, сидящего за крохотным письменным столом в крохотной комнате и глядящего вниз на что-то уже совсем крохотное у себя в руках.

Глядящего вниз, вне всякого сомнения, на содержимое микроскопического ящичка, в котором уже совсем мелкий Старфайндер сидит за совсем уж маленьким столиком, глядя внутрь невидимого глазу ящичка, где незримый Старфайндер сидит за совсем-совсем крошечным столиком и таращится внутрь крохотной комнаты с микроскопическим Старфайндером — и так до бесконечности.

Сидя за столом и глядя в затылок своей уменьшенной копии, Старфайндер вдруг чувствует чей-то взгляд и, оглянувшись, видит на месте потолка массивную голову, склоненную набок под точно тем же углом, под которым склонена его голова. Старфайндер усмехается и быстро отводит взгляд, вновь принимаясь рассматривать свой ящичек, но, конечно, не успевает застигнуть внутри его коробочки уменьшенного Старфайндера за тем, как тот мгновенно отворачивается к собственному ящичку.

Он закрывает крышечку пресс-папье, и щелчок звучит одновременно с более громким щелчком над головой. Он возвращает ящичек на рукопись. Вновь поглядев наверх, он видит, что потолок вернулся на прежнее место.

Старфайндер задумывается.

Путем умственного напряжения и самокопания ему удается вспомнить небольшой отрывок из «Критики чистого разума», который он запомнил во времена слепоты:

«...пространство и время... суть лишь субъективные условия всякого нашего созерцания, в отношении к которому поэтому все предметы суть только явления, а не ... вещи сами по себе; поэтому о том, что касается формы их, многое можно сказать a priori, но никогда ничего нельзя сказать о вещи самой по себе, которая могла бы лежать в основе этих явлений[6].

Само собой, Кант говорил не об Океане

;однако выводы философа были применимы и к невероятной ситуации Старфайндера.

Принимая во внимание факт существования дна Океана, упомянутое дно по самой своей природе было бы лишено и пространства, и времени.

Но должен ли Старфайндер поверить, что бесконечная последовательность комнат/ящичков, в которых он как будто бы сидит (в то время как на самом деле он находится только в одной комнате — если только он вообще сидит хоть в одной), представляет собой именно так называемую «вещь в себе»?