Старик и ящер (СИ)

Слова его утонули в вязком безмолвии, нельзя было понять, ждет ли хозяин в своем жилище или промышляет где-нибудь в лесу. Поразмыслив, старик решил, что дожидаться лесного бога лучше в его доме, чем на просторах бескрайней вотчины, и медленно побрел к узкому лазу, в который превращался зал.

Пройдя коридор, потолок которого терялся во мраке, а стены, казалось, могли сжать и букашку, старик оказался в просторном круглом покое. По стенам помещения горели факелы, и он, решив не раздражать хозяина чародейством, погасил огонь на конце посоха.

В зале лежало чудище.

Почти сразу старик заметил толстую цепь, вбитую в стену, каждое звено было размером с человеческую голову. Цепь вилась по полу и врезалась в кольцо, закрепленное на шее громадного существа ужасающего вида. Это был ящер, крылатый змей, похожий на того, которого преследовал старик, но черный как смола и полумертвый. Одно крыло его было вывернуто и переломано в нескольких местах, старику показалось даже, что он видит обломок кости, но то, возможно, был просто блик неверного света. Хвост чудовища охватывала вторая цепь, и оттого казалось, будто оно распято между стенами и не может пошевелиться. Из пасти твари стекала дурно пахнущая темная кровь, заражая все вокруг невыносимым зловонием, как будто во рту чудовища была гниющая рана. Тварь казалась обессиленной и безучастной ко всему вокруг.

Как ни сторонился старик породы крылатых змеев, а не мог без сострадания смотреть на скованное чудище. Он долго стоял в нерешительности, не осмеливаясь ни подойти к несчастной твари, ни оставить ее. Неизвестно, сколько минуло времени, пока позади него не раздалась тяжелая поступь. Старик обернулся.

Позади стоял медведь не медведь, человек не человек, а отвратительная их помесь. Был он в два раза крупнее бурого медведя, в левой лапе-руке держал тушу косули, в правой – моток веревки. Увидев старика, полумедведь замер на месте, затем бросил косулю и веревку наземь и взревел. Стремясь упредить его ярость, старик произнес снова:

– Долгих лет тебе, лесной хозяин. Родич я твой, потолковать пришел, а умысла на тебя не имею.

– Какой такой родич? – прорычал полумедведь, не двигаясь, однако, с места.

– Бог островной. Далеко отсюда мое царство, а не меньше твоего будет.

– Бог? Какой же ты бог? – хохотнул лесной царь, обходя старика кругом. – Больно тщедушен для нашей породы, лапой ударю – перешибу.

– Ой, не спеши судить, милостивый государь. Люблю этот образ, а перешибить и сам могу.

С этими словами старик подпрыгнул – невысоко, как позволял то его любимый облик, но, когда приземлился, содрогнулась до основания пещера лесного царя.

– Вижу, вижу, – рассмеялся царь, запрокидывая голову. Трудно было понять, искренно ли его веселье. – Чего от меня-то нужно?

– Не видал ли ты на днях ящера с вербной веткой в пасти: сам золотой, а спина железная? Должен был лес твой пролетать.

– Как же, видал шельмеца, – отозвался царь. – Сбежал от меня, поганец, ну да ничего, недолго ему по свету бродить, полетает луну-другую и вернется.

– Отчего ему вернуться? – полюбопытствовал старик. – Уж не забрал ли ты у него ветку?

– Что тут беседовать, – вдруг сказал хозяин. – Ты, чай, не чужак пришлый, а гость дорогой, пройди в мой дом, ешь и пей сколько хочешь, а там и поговорим.

Не удостоив скованную цепями тварь даже взгляда, лесной бог прошел мимо ее морды к широкому ходу, и старик поспешил за ним. Чудище едва подняло веки, когда он проходил рядом, мазнуло по нему ничего не выражающим взором и снова закрыло глаза.

– Кто это у тебя лежит? Поймал поди? – спросил старик, когда ход привел их в третий зал, уже напоминавший жилой покой. Охапки гнилой травы, постели из веток и мха были свалены здесь в беспорядке в великом множестве. В дальнем углу виднелась грубо вылепленная глиняная посуда: широкие блюда и горшки, чаши и миски. Земляной пол устлан был шкурами животных, сшитыми друг с другом. На дальней лежанке старик заметил шевеление и, подойдя ближе, увидел там девицу. Грязная, со спутанными волосами и огромным животом, она была некогда красива, но теперь на юном лице лежала печать тяжкой усталости и безнадежной тоски.

– Жена моя, – представил девицу лесной царь. – Пятого носит.

Старик учтиво поклонился девице, та безразлично кивнула в ответ.

– Где же четверо старших? – спросил он.

Медведь снова расхохотался и похлопал себя по брюху.

– Ты их сожрал?

– А ты что думал? Дичи тут не осталось, поди, а дети рождаются исправно. Сожру – и еще пару лун сыт буду.

– Тогда тебе не одна жена нужна, – заметил старик. – Дитя-то в утробе больше двух лун растет.

– А она и не одна, – хохотнул лесной хозяин. – У меня еще есть. Эй, бабы! Ну-ка явитесь!

Не успел стихнуть его зычный выкрик, как из бокового хода, такого узкого, что человеку приходилось становиться на четвереньки, дабы преодолеть его, стали появляться женщины. Их было около двух десятков – зрелых и совсем юных, одетых в лохмотья, с равнодушными понурыми лицами. Большинство поддерживали круглые животы, но нехотя, словно не видя смысла носить детей, которые все одно отправятся в пасть чудовища.