Старик и ящер (СИ)

На ночлег оставались вскоре после заката. На первом привале старик на всякий случай ткнул змеиху посохом в грудь, пока она спала, но обличье ее не изменилось. Наутро, когда зловоние из загнивающих ран на деснах стало невыносимым, старик напоил змеиху маковым молоком, смешанным с отваром из зерен. Так матери Ласса и многих других стран избавлялись от нежеланных детей: для человеческого младенца отвар был бы ядом, погружающим в глубокий сон, из которого выходил не каждый. Но змеиха погрузилась не в сон, а в тяжелое долгое оцепенение. Она смотрела на старика, но не видела его, выражение глубокой древней тоски застыло в ее глазах. Старик достал нож.

Он долго мыл лезвие в воде ближайшего ручья и долго заговаривал его, стремясь избавить от всякой заразы. Когда нож был очищен, старик приблизился к змеихе и легонько надавил на нижнюю челюсть. Разумеется, он не сумел бы разомкнуть ей пасть собственными силами, но, отравленная маковым молоком, змеиха повиновалась, и черно-красный провал глотки раскрылся перед ним.

Старик вырезал гниющую плоть и промыл раны, и все время, что он копошился у нее в пасти, змеиха не двинулась и не издала ни звука.

К полудню она, казалось, пришла в себя, но мало что соображала, не отличая землю от неба и левую сторону от правой. В конце концов, в ее голову, должно быть, закралось подозрение, и она улеглась, накрывшись крылом и медленно глубоко дыша. Старик присел рядом и, убедившись, что змеиха не собирается его сожрать, осторожно погладил грубую перепонку крыла.

– Мы идем в жилище богини, – сказал он. – Она, стоит думать, не так свирепа, как давешний наш гостеприимец. Там и крыло твое исправлю, а нет – отправишься на мой остров, всех слуг своих соберу, всю свою мудрость призову, а подниму тебя в небо. Но и ты мне сделай милость, добрая госпожа: долго живу и долго жить буду, три дочери у меня есть – и ни одного сына. Как вернемся – будь мне супругой, а там и твой сын моим станет.

Чудовище внимательно смотрело на него из-под крыла, и, хотя было, по всему видать, бессловесно, старик знал, что змеиха его понимает.

– Только долг у него ко мне есть, пока не вернет – ни отцом ему не буду, ни другом. Ну да ты не бойся: я не злодей какой, и сынок твой непутевый сохранит голову на плечах.

Змеиху, казалось, вовсе не занимала судьба непутевого сынка. Взгляд ее сделался бессмысленным, тяжелые веки дрогнули раз-другой и сомкнулись под тяжестью сна, как будто маковое молоко и вправду заставило ее уснуть навечно.

Она поднялась к закату, и они шли день и за ним следующую ночь, пока на утренней заре жилище богини не явилось их глазам. То был просторный двор с низким длинным строением, похожим на лабиринт. Сложенные из серого булыжника стены уходили вдаль и терялись на границе земли и неба. Трудно было сказать, где кончается бесконечная громада камня. Строение было так длинно и извилисто, что напомнило старику его зловещего знакомца, презираемого небом.

Но самым тревожным знаком было не подобное лабиринту сооружение, а рои мух, что вились над телами, устилавшими двор. Частокол из грубо обтесанных бревен окружал входной проем. На некоторых из них насажены были человеческие головы. По чьей-то жестокой прихоти глаза их были вырезаны из глазниц и вставлены в ноздри. Даже удивленный увиденным старик не мог не признать, что это выглядело забавно. Узкая тропка вела к дому божества, по обеим сторонам ее лежали тела, некогда принадлежавшие обладателям голов на кольях. У каждого разворочены были грудь и живот, и от обилия мух, копошащихся в ранах, самих ран почти не было видно.

– Я слышал, богиня, что обитает здесь, редкой доброты и душевности создание, – пробормотал старик. – Врали, должно быть, слухи.

Змеиха предсказуемо молчала. Казалось, свалка тел и окружающий смрад вовсе не тревожили ее. Некоторое время старик раздумывал, стоит ли входить в столь негостеприимный дом. В конце концов, он решил, что не будет большой беды от потворства своей любознательности. Махнув змеихе, чтобы шла за ним, старик ступил на узкую тропку и направился к дому.

Ни дверей, ни ворот, ни занавеси, никакой заслонки не было у входа. Коридор, в котором старик оказался, был таким же узким, как и дорога, ведущая к нему, и, хотя человек мог пройти здесь свободно, змеиха отирала боками стены. Свет, лившийся через входной проем, становился все тусклее, пока, наконец, не превратился в белую точку на границе зрения и слепоты, и старик зажег на конце посоха огонек. В его слабом свете тени идущих вытянулись, и очертания их сделались уродливы.

Узкий тоннель закончился неожиданно, когда казалось, что впереди еще много верст однообразной дороги. Они оказались в круглом широком зале, потолок его смыкался куполом над головами и терялся во тьме. Глядя на строение снаружи, трудно было представить, что в нем может существовать настолько огромное помещение. Либо то были чары, либо зал находился под землей.