Старик и ящер (СИ)

– Отчего мне не жить, милая Эйза, – сказал он. – Ты сама говорила: полежу несколько дней и встану, не будь ты дочь островного бога. Я молод и крепок: если яд лесного царя не смог меня убить, разве убьет копье, пускай и волшебное? Я висел между жизнью и смертью много дней, но наступило утро, когда я понял, что окончательно выбрал между ними, и почувствовал себя лучше. Я сказал старухе: «Уходи» – и она ушла и больше не вернулась. Тогда я понял, что болезнь стала обратима и стоит мне позаботиться об ее изгнании, как вернутся прежние силы. Но я был слишком слаб, чтобы добраться до тех, кому моя судьба была небезразлична. Я лежал несколько дней, пока ко мне не пришли люди, ведомые бородатым человеком в плаще из волчьей шкуры. Он сказал, что торгует неподалеку и что бывшая невеста просила его присмотреть за мной. Он принес флягу с отвратительной жидкостью и заставил меня пить, говоря, что это вернет мне силы. Я не верил ему, потому как не чувствовал изменений. Но, когда он покинул меня, я почуял, что силы возвращаются и я могу улететь на далекий восток, однако остался здесь, чтобы тебя дождаться. И я погрузился в сон, и оцепенел, и стоял так двадцать дней и двадцать одну ночь.

– Я принесла Синюю звезду, – глупо улыбаясь, сказала Эйза. – Но она тебе, наверное, не нужна.

– Забери себе, – хрипло каркнул ящер. – Она будет достойной наградой за твои труды.

Несколько мгновений потребовалось Эйзе, дабы понять, что он смеется над ней. В иное время ее бы обидели собственные слова в его устах, но нынче замечание ящера показалось ей до крайности забавным. Выронив камень, Эйза расхохоталась до слез, катаясь по земле, и смеялась так долго, что ящер, видимо, испугался за ее рассудок.

– Хватит, Эйза, хватит, – он мягко толкнул ее головой. Высохший язык облизал ей лицо, и Эйза замолчала так же резко, как начала смеяться. – Ты смелая женщина и заслуживаешь награды. Пускай этот камень никогда не посеет раздор между нами и станет мне от тебя свадебным подарком.

Эпилог

Выше самых высоких деревьев вырастала гранитная стена. Казалось, ни птица, ни крылатый змей, никакое животное не сумеет над ней подняться. Трещины в граните увивал ядовитый плющ, и весь лабиринт, сложенный из глыб высотой в человеческий рост, являл собой до крайности мрачное зрелище.

Но не так думали юные драконы, что, радостно пища, поднимались едва не к середине стены, восторженно ударялись о нее головой и с тем же радостным писком падали обратно. Очевидно, игра немало забавляла их, а поражения ничуть не смущали. Двое из юнцов были золотые, по хребту одного из них тянулась железная полоса. Он задумчиво грыз ядовитый плющ, словно размышляя о судьбах мира, тогда как его брат продолжал увлеченно таранить стену.

Трое других были черны как смоль, но двое усыпаны золотыми и серебряными искрами, будто каплями янтаря. Они непрестанно дрались и грызлись, больше играя, чем по-настоящему состязаясь, долетали до середины стены и сцеплялись снова.

Их родители сидели у подножия каменной громады и, казалось, вовсе не заботились о том, чем заняты отпрыски. Голова ящера лежала на коленях Эйзы, и та нежно ласкала его морду. На лице ее лежала печать той внутренней тишины, что приходит к женщине, когда наступает время прислушаться к творящемуся в утробе. Ящер не говорил ни слова, лишь вздыхал, жмуря глаза под ее руками.

Старик, сидящий поодаль, склонился над посохом, вырезая сложный узор у навершия. Время от времени он поднимал голову, чтобы глянуть на ящерят, и восклицал весело:

– Мои-то, мои что творят, ну чисто орлы!

Резец замер у пасти нарисованного ящера, и старик искоса глянул на зятя.

– Много видал я вашего брата, – сказал он, – а никогда такого не видел, чтобы тварь вроде тебя огнем не дышала. Вот скажи мне, милый ящер, нету в тебе огня?

– Огня нет, – согласился тот. – Мой огонь давно превратился в воду, но ты и сам увидишь, господин, что он жжет ничуть не хуже.

С этими словами ящер неуклюже поднялся, оперся о крылья и выплюнул перед собой бесцветную жидкость, настолько ядовитую, что трава под ней стала чернеть и свертываться, будто от страшного жара. Не в силах побороть любопытство, хотя едкая слюна до боли напоминала то вещество, что уничтожило лесного бога, старик протянул посох и дотронулся кончиком до еще не впитавшейся в землю лужи. Тотчас кончик посоха почернел и стал на глазах исчезать, словно его пожирали невидимые челюсти.

– Ай, затейник, – пробормотал старик, отнимая посох. – Ты тогда гляди, не плюй где попало, земля родить не будет.

– Будь спокоен, господин, – кротко ответил ящер, снова укладывая голову Эйзе на колени. Та, ничуть не опасаясь отравленной слюны, обняла его морду.

Старик задумчиво поскреб затылок и вырезал не огненный вал, а капли ядовитой жидкости. Падая на несуществующую землю, они жгли и растворяли ее, отчего в месте падения капли оставалась маленькая черная воронка, курившаяся легким дымком.

– Мой господин, – внезапно шепнула Эйза, – давай полетим к реке. Я хочу спросить тебя об одной вещи.