Старик Хоттабыч

Неизвестно откуда возник на манеже огромный лопоухий африканский слон с весёлыми, хитрыми глазками; на его спине – слон поменьше; на втором – третий, ещё меньше; на третьем – четвёртый… Последний, седьмой, под самым куполом, был не больше овчарки. Они разом затрубили, высоко подняв хоботы, хлопнули, как по команде, своими обвислыми ушами и улетели, размахивая ими, как крыльями.

Тридцать три оркестранта с весёлыми криками вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились вниз с площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в объёме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушённые звуки марша. Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щёлкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители, один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.

И вот наконец в опустевшем цирке остались только три человека – Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся к старику из последнего ряда амфитеатра.

– Ну как? – вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. – Это вам не Сидорелли! А?..

– Куда ему до тебя! – отвечал Волька, сердито моргая Жене, который всё порывался попросить о чём-то старика.

– Терпеть не могу обманщиков! – пробормотал вдруг Хоттабыч с неожиданным ожесточением. – Выдавать за чудеса обыкновенную ловкость рук!.. Да ещё в моём присутствии!..

– Но ведь он не знал, что здесь присутствует такой могущественный и мудрый джинн, – вступился Женя за Сидорелли. – Да он и не говорил, что это чудеса. Он вообще ничего не говорил.

– Там написано… Там, в программке… Ты же сам слышал, как я читал: «Чудеса иллюзионной техники».

– Так иллюзионной же, ил-лю-зи-он-ной! Это же понимать надо.

– А какие были рукоплескания! – с удовольствием вспоминал старик. – А вот от тебя, о Волька, я ещё ни разу не слышал не только рукоплесканий, но и простого одобрения… Нет, слышал, но по какому-то совершенно пустяковому чуду; я его даже за чудо не считаю… И всё эта злокозненная Варвара Степановна! Это она научила тебя пренебрегать моими дарами! Не возражайте, о юные мои друзья, она, она!.. Такие чудесные дворцы!.. Такой дивный караванчик!.. Такие верные и здоровые рабы!.. Такие верблюдики!.. И вот эта злокозненная Варвара Сте…

Но тут, к счастью для классной руководительницы наших юных героев, в поле зрения Хоттабыча попал длинный транспарант, висевший над площадкой оркестра. Глаза его, до этого помутившиеся, снова приняли осмысленное выражение, на лице появилась слабая улыбка, и он с удовольствием человека, только что научившегося грамоте, стал читать вслух:

– «До-ро-гие ре-бя-та! Поз-драв-ляем вас с окончанием учеб-но-го го-да и же-ла…»

Не дочитав до конца приветствие, старик замолк, закрыл глаза и, казалось, вот-вот потеряет сознание.

– А ты мог бы вернуть всех на прежние места? – стал его испуганно тормошить Волька. – Хоттабыч, ты меня слышишь? Алло!., алло!., Хоттабыч, ты можешь так сделать, чтобы всё было по-прежнему? Это, наверно, очень трудно?

– Нет, не трудно… То есть для меня, конечно, не трудно, – еле слышно отвечал Хоттабыч.

– А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, – коварно сказал Волька.

– Под силу. Но я что-то очень устал…

– Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.

Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.

Тотчас же из-под купола со свистом примчались и разместились, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и униформисты во главе с бравым ведущим.

Громко хлопая ушами, прилетела обратно вся семёрка африканских слонов, приземлилась и снова выстроилась в пирамиду. Только на сей раз внизу был самый маленький, а наверху, под куполом, – самый большой, тот, который с весёлыми, хитрыми глазками. Потом пирамида рассыпалась, слоны цугом помчались по манежу, стремительно сокращаясь в размерах, пока не стали величиной с булавочную головку и окончательно не затерялись в опилках.

Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился наверх, на площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по местам и грянул туш…

– Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить, – проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках. – Будьте любезны, товарищ, – почтительно обратился он к Хоттабычу, – не откажите заглянуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить начальник Управления госцирков насчёт ряда выступлений в Москве и периферийных цирках.