Старик путешествует

Оставив сзади множество телесных фигур, более крупных, чем он, Хамба-Лама Аюшеев вышел к нам, четверым плюс сопровождающие лица, мягко пошутил и пригласил нас в противоположную дверь коридора. Там оказался большой зал, и большую часть зала занимал стол.

Мы, он и я, он — по праву хозяина, главы всех буддистов России, Хамба-Лама XXIV, и я — как старший пришедшей группы, уселись по обе стороны широкого стола, с краю, и стали разговаривать. Ему не чужд был юмор, который обычно выбирается как доспехи для защиты, а я — дьявольски внимательный наблюдатель. Хамба-Лама сразу выбрал себе две мишени, в которые пускал свои стрелы, желая обозначить своё могущество, как тот греческий Зевс. Одной мишенью был добрый поэт Амарсана Улзытуев, уроженец этих мест, другой — рэпер из Улан-Удэ Дима Хаски. Половина разговора ушла на замечания Аюшеева в сторону этих двух, четвёртая часть — на ненавязчивые перечисления сделанного Аюшеевым, но четвёртую часть времени потратили мы на борьбу его со мной.

Он с некоторым пренебрежением упоминал (я думаю, с пренебрежением — это для меня, ему же дали перед моим приходом моё дело) сильных мира сего, ну там, Медведева и Чубайса, похвалился феноменом Хамба-Ламы Итигэлова (нас потом проводили туда, где за стеклом сидел Итигэлов в позе лотоса, умерший в 1927 году и только что откопанный).

Пытаясь пить горячий чай (а он всё оставался горячим), я отнёс Аюшеева к категории умных хозяйственников, а вовсе не буддистских провидцев. Я представил, как он жил в религиозном общежитии — может быть, у буддистов есть такие, как есть у христиан семинарии. Скорее он был весёлым и проказливым товарищем, наверное, длинноволосым, как все в те годы. Будучи от природы умнее и тоньше своих прибывших из юрт и стад товарищей, он быстро поднялся в иерархии. Вырыв Итигэлова, он совершил ещё один резкий взлёт. Использовал нетленного…

В этот момент Хамба-Лама обратил свой бледный лик на меня, и я понял, что он читает или все мои мысли, или часть их. Направляя моих спутников, дружески подталкивая их к признанию его как славного Хамба-Ламы, главы российского буддизма, он превратил их в его сторонников. Там подначит Улзытуева, тут притворно удивится, что Хаски — улан-удэнец.

Я уже пытался закруглить наш визит и уйти посмотреть на Итигэлова, как вдруг Аюшеев назвал меня несколько раз подряд мудрым человеком, и я решил показать ему, что я действительно мудр. Назвав меня мудрым, глава всех буддистов России ещё и добавил:

— Ну что, есть у кого ко мне вопрос, пока мы вместе?

Я не готовил никакого вопроса заранее, я вас уверяю, но я поспешил воспользоваться представившейся возможностью.

— Послушайте, досточтенный Хамба-Лама, небольшое повествование и скажите мне, пожалуйста, как вы объясняете вот что.

Когда умерла моя мать, это случилось 11 лет тому назад, она страшно исхудала, ей было 86 лет, и она весила едва ли 40 килограмм. Из крематория привезли лёгкий гроб, и гроб ждал прах моей матери на двух стульях у подъезда хрущёвки.

Двое моих охранников — Дима и Михаил, здоровые тридцатилетние ребята, — взяли умершую прямо в одеяле и понесли вниз. Годы прошли, совсем недавно Дима меня спросил прокашлявшись:

— Извините, Эдуард Вениаминович, вот уже много лет собираюсь у вас спросить. Скажите, вы помните, как мы с Михаилом понесли вашу мать вниз?

— Мать у человека одна, Дима, естественно, тот день ясно помню.

— Когда мы её несли, она вначале была лёгкая-лёгкая, но затем так отяжелела, что стала как цементная плита.

Я спросил Михаила, у него осталось то же впечатление жуткой тяжести под конец. А ведь десять лет назад мы были мощные, сильные ребята.

Как вы это объясняете, достопочтенный Хамба-Лама?

Хамба-Лама увёл разговор в сторону, стал говорить о его чувствах к его матери. Но на вопрос не ответил.

Он сфотографировался с нами и первый выложил фотографию в интернет.

А мы пошли к Итигэлову.

Как я объясняю утяжеление матери? А она не хотела в крематорий, и, так как уже была мертва, ей были доступны уже трюки того мира. Она увеличила свою тяжесть, чтобы дать нам понять, что она в крематорий не хочет.

Бурятия / Итигэлов

Всё-таки он там сидел как экспонат. Среди искусственных цветов, изображений богинь и богов. Дверцы его прозрачной камеры были приотворены, и крыша камеры приподнята как багажник автомобиля. Не хочу уничтожать чужую святыню, кто хочет, тот верит.

Он был задрапирован в три цвета шелков: в слабо-винный, голубой и белый. У него было лицо и приспущенные глаза.

Запах там был как в мавзолее Ленина. А чуть вдали, ближе к выходу продавали книги о буддизме и о нём, об Итигэлове.

Я купил себе книгу «СМЕРТИ НЕТ» в обложке вишнёвого цвета. Говорят, иной раз он открывал один глаз, а другие утверждают, что, если увидишь его открывающим глаз, значит, он хочет, чтобы ты пришёл ещё.

Нам он не открывал глаз.

Трудно было понять, есть ли у него ноги. Поскольку область живота и ниже покрывали эти шелка трёх видов: голубой, белый и вишнёвый. Был он похоронен в кедровом срубе в позе лотоса в 1927 году и откопан был и извлечён уже Аюшеевым и его людьми.