Старикам – вечно восходящее солнце

Лучи солнца не проникали сквозь толщу листвы вековых деревьев. Александр Иванович сидел в благостном тенёчке, хотя совсем рядом пылала дорога, по которой изредка проезжали машины. Александр Иванович, как и обещал, допил минералку и отправился в обратный путь. Обратный путь оказался тяжелее. И потому, что теперь Александр Иванович нёс хлеб, и потому, что стало припекать солнце, и потому, что старость обуревает воспоминаниями.

Когда едешь на машине, или бежишь, или идёшь быстрым шагом, то всё проносится мимо тебя. Мало что имеет значения на твоей дороге. Но когда ковыляешь, опираясь на палку, когда один дом проходить за две минуты, а не за десять секунд, воспоминания обуревают. От этого дорога становится длиннее, собственный дом становится дальше, хотя ты к нему приближаешься, казалось бы, неумолимо. Тяжело. Жутко тяжело.

Александр Иванович подходил к своему дому с опущенной головой и не сразу заметил молодчиков в чёрном, ожидавших его в чёрном джипе у его дома. Хотя, если подумать, что он мог сделать, даже заметив их у угла улицы? Оставалось только подойти к своему дому. Александр Иванович вздохнул, покрепче опёрся на палку и уверенно пошёл вперёд.

Их, как и на рынке, оказалось двое. Тот, что с чётками шёл впереди. Второй следовал за ним и ухмылялся.

Но это было не всё.

Беззаботно по дорожке у домов навстречу Александру Ивановичу вышагивал Шуша. Увидев только Александра Ивановича, Шуша криво ухмылялся, но заметив ребят в чёрном, замедлил шаг и, не придумав быстро путей отступления или отхода, остановился.

Но и это было ещё не всё.

На другой стороне улицы, сев на корточки возле разросшегося крыжовника, фиолетовое платьице карими глазками наблюдало за этой сценой.

– Здорово, папаша!

Александр Иванович остановился, но на приветствие не ответил.

– Чё не работаем?

– Хозяин болеет.

Митрич уже третий день лежал и охал дома. Оказалось, что эти ребята переборщили с запугиванием и сломали ему два ребра. Митрич пробовал ходить, но был вынужден отказаться от этой затеи.

– Знаю, – заулыбались оба. – Но работать-то надо.

Александр Иванович молчал. Подержав паузу в несколько секунд, вопросительно поднял брови.

– Твой хозяин нам уже за три дня должен. Будете дальше просто так сидеть – хуже будет.

– Мясо закупает только Митрич. Я в этом ничего не понимаю. До тех пор, пока он не сможет закупать, я не могу выйти продавать. А угрожать и убивать можешь сколько угодно. От этого ничего не изменится.

– Я не угрожаю, – заулыбался парень с чётками. – Я предупреждаю. Если неделю работать не будете… Будет плохо. Очень плохо. Вот тебе напоминание.

С этими словами он нагнулся к земле, схватил камень и запустил его в окно дома Александра Ивановича. Стекло со звоном обрушилось вниз. Часть битого стекла оказалась на улице, часть упала в комнату.

Парень с чётками отправился к машине. Второй посмотрел на замершего Александра Ивановича и радостно ткнул пальцем в разбитое окно:

– Думай, папаша, думай!

Чуть ли не вприпрыжку доскакал до машины, прыгнул в неё. Чёрный автомобиль взвыл и рванул с места.

В облаке пыли остался стоять Александр Иванович. Он смотрел на разбитое окно. Смотрел не моргая, как статуя.

Медленно, точно стесняясь, подошёл Шуша.

– Ты это, Александр Иваныч… Того…

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– Ну этого…

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– Они приезжие… С Кабаном нашим воюют…

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– Вот.

Шуша переминался с ноги на ногу. Думал, чтобы ещё такого сказать, но подбирать правильные слова в такой момент у него плохо получалось. Он развёл руки в стороны и украдкой посмотрел на Александра Ивановича.

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– У меня дома стекло в сарае стоит… Ну, было раньше. Наверное, и сейчас стоит… Я занесу… Завтра…

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– Ладно?

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

– Ну я пойду?

Александр Иванович смотрел на разбитое окно.

В небе стояло солнце. Жара вовсю пылала в этот летний день.

Александр Иванович отпёр калитку, зашёл, закрыл калитку за собой на засов. Прошаркал на кухню, там оставил хлеб, взял жестяное ведро и веник. Потом взял савок для мусора, положил его в ведро. Без палки вышел на улицу, закрыл за собой калитку, собрал стекло в ведро. Оставил савок и веник у дома на асфальте, отнёс разбитое стекло на мусорку, что стояла на углу улицы. Вернулся. Снова собрал стекло в ведро и снова отнёс его на мусорку на углу улицы. Потом ушёл в дом. В комнате собрал битое стекло в ведро и снова проделал длинный путь до угла улицы. Опять вернулся в комнату, в последний раз собрал остатки битого стекла и снова без палки одолел путь до угла улицы и до дома. У калитки он оставил ведро, дошаркал до разбитого окна и рукавом рубашки вытер со лба пот.

– Дожили, Марья Ивановна! Солнечный свет в наши окна им мешает! Тьма, видимо, всё-таки наступает, голубка моя Марья Ивановна!

С этими словами старик отцепил крючочки на ставнях и закрыл окно, как делал это на ночь всегда. Потом подумал и закрыл ставни и на других окнах.

Глава 6. Другие одиночества.