Старикам здесь самое место

Взгляд мистера Прайса, каким бы натренированным он ни был, выдавал его сейчас. Ленард явно недооценил противника и сейчас понимал, что его вопли производят невыгодное впечатление. Он оправдывался: грубо, громко, неправдоподобно.

– Джентльмены, – понизив голос, неожиданно начал Хиггинс. – Мистер Ленард Прайс, негласный лидер Парадайза, борец со злом, охотник на конокрадов, самолично и смело организовал засаду на негодяев, терроризирующих город и даже подвергся покушению на его жизнь посредством одного выстрела из… какого оружия, мистер Прайс?

– Из револьвера! Какого черта, что за цирк ты тут устроил? Койл, вы там совсем с ума сошли в вашем доме престарелых и душевнобольных?!

– Револьвера, – продолжил бравый мышонок Хиггинс. – Я стал невольным свидетелем того, как вы покидали место преступления, мистер Прайс. Я как представитель законной власти города Парадайз провел осмотр места преступления и обнаружил пулю от «кольта». И теперь меня мучает вопрос: если выстрел был один, то почему пули – две? Одна у меня на ладони, а вторая у вас на подносе, доктор. Которой из них вас пытались убить, мистер Прайс?

Ленард побагровел. Его спасительная веревка оборвалась, и сейчас он летел в пропасть вместе со своим авторитетом и превосходством, прихватив с собой полуживого от страха доктора.

– Или вы скажете, что эту пулю я прихватил с собой специально для того, чтобы опорочить вас? Предлагаю окончательно прояснить ситуацию. Прошу вас, мистер Прайс, покажите ранение.

– Да пошел ты к черту! Я сотру тебя в порошок!

Ленард вскочил с кровати и бросился на наглеца, но тут же увидел перед собой дуло револьвера.

– Сядь на место! Еще шаг – и я отправлю тебя на тот свет! – заорал Койл. – Доктор Кин, разрежьте повязку и предъявите рану мистера Прайса в связи с законным требованием помощника шерифа!

Доктор Кин обреченно, еле слышно выдохнул, взял ножницы и начал медленно разрезать бинты. Последний надрез – и повязки опали, оголив плечо поверженного хищника. Рана действительно была – но не свежая. Заскорузлый рубец, напоминавший звезду, погрузил операционную в тишину.

Ленард напоминал запертого в клетке дикого зверя. Немая ярость рвала его изнутри, почти не слышно – будто связку с динамитом бросили в истощенную угольную шахту и наверх вместо грохота и камней вырвался лишь утробный звук и облако дыма. Кин сначала потупил взгляд, затем перевел его на свою табличку, после уставился в окно. Хиггинс, вышедший на первый план со своим великим разоблачением, хотел было что-то сказать, но не стал. Он и так сделался будто выше ростом.

А шериф, выкарабкиваясь из внезапно настигшей его думы, произнёс едва слышным голосом:

– Два раза в одну лунку…

Затем откашлялся, приосанился, достал наручники и проговорил дежурную фразу:

– Джентльмены, вы арестованы до выяснения всех обстоятельств. Хиггинс, наденьте на них браслеты.

С Ленарда их сняли уже в камере. К изумлению шерифа, Прайс больше не сказал ни слова. Не возмущался, не дерзил, не провоцировал. Шел впереди, как всегда, чуть задрав подбородок, словно по ошибке арестованный, уверенный в своей невиновности монарх со свитой. Надменное выражение маской застыло на его лице – чуть исказившись, правда, когда отворилась решетка и в нос задержанному ударил застарелый запах мочи. Но Прайс остался нем.

Заключенный не доставлял радости тюремщику – не страдал. Едва освободились руки, Ленард снял сапоги и аккуратно поставил их у широкой скамьи, а сам лег, подложив под голову сюртук, и отвернулся к кирпичной стене. Глаза его медленно бродили от камня к камню, от стыка к стыку, и он не находил в них ни смысла, ни плана, ни порядка. Снова стало одиноко. Отгоняя вернувшееся из детства чувство, Ленард зябко обхватил себя руками и беспокойно задремал.

II.I Прайс

Шел 1862 год, и я вместе со всем Техасом вступил в войну. Правда, мотивы у нас с ним были разные. Техас, еще недавно занимавший завидное положение мужчины, которого любят сразу две девушки, в конце 1845 года благосклонно принял предложение одной из них – США. Уязвленная страстная Мексика, к которой Техас уже несколько лет как охладел, потеряв голову, принялась мстить, да так, что в конце концов чуть совсем себя не потеряла. Воистину, если любишь – отпусти.

Проносясь по окопам, укладывая широкий шаг, я в который раз думал, зачем мне, семнадцатилетнему, еще не попадающему под закон о призыве, понадобилось накидывать себе лишний год и отправляться добровольцем? В минуты, когда страх догонял меня и когтистой лапой доставал до сердца, я корил себя за поспешно принятое решение, молил бога, в которого никогда прежде не верил, о спасении и даже несколько раз порывался дезертировать, как это делали многие. Но отдышавшись, собравшись с духом, я усилием воли оставлял себя на месте. Я просто не знал куда бежать, и поэтому доставал винтовку и закрывал глаза в надежде, что сегодня тоже пронесет.