Старики и бледный Блупер

Горячая кувалда бьет по мне и сбивает с ног. Пытаюсь подняться. Рот моментально пересыхает, желудок сводит. Перехватывает дыхание. Меня ранило. Этот салага херов меня ранил, и я пытаюсь сказать ему: «Ну, попал ты в мою камеру для дрочева, милый». Но выходит из меня лишь кашель.

Я поднимаюсь на локте, одной рукой держу М79 и стреляю — блуп! — в широченную тьму салажьего невежества. Тишина — и участок, занимаемый салагой, в замедленном движении разлетается на куски. Еще через счет «раз» грохает осколочная граната.

Открывают огонь по всему периметру. Трассеры прощупывают тьму.

Я думаю: «Вот, наверное, и смерть моя».

Холодные руки цапают меня за щиколотки. Я отпинываюсь. Пытаюсь пинками отделаться от этих рук, но слишком уж они сильны. Полевая рация у меня на спине цепляется за корень, и ее стягивает прочь. Меня утаскивают в джунгли.

Изо всех сил пытаясь остаться в сознании, я пытаюсь вести крутой базар с Бледным Блупером. Я хочу заглянуть Бледному Блуперу в его черное костяное лицо.

Моя голова шлепается о камень, и M79 выпадает из рук.

* * *

И, пока разум опускается в глубины черно-красной реки, Бледный Блупер тащит мое тело в джунгли, чтобы похоронить меня заживо во вьетконговском туннеле, где я буду как зародыш, перемотанный проволокой, навечно втиснутый в сырую стену, не пропускающую звуков, на глубине в сотни футов под непроходимым тропическим лесом.

Ощущаю влажную, черную вонь джунглей, и обреченно думаю: «Вот и смерть моя, как все просто, и ничегошеньки в этом нет».

И вдруг — темнота — холодная, плотная, везде и повсюду.

Замечаю неровный свет. Но я-то — американский хряк, и я знаю, что видится мне неправильный свет, фосфоресцирующее мерцание, которое придают в джунглях земле разлагающиеся останки сдохшего здесь животного.

В мерцании неправильного света вижу, куда меня задело. Мое голое плечо похоже на кусок старого кожаного седла, над которым хорошо поработал псих с ледорубом. Кожа твердая, желто-коричневая, стянута донельзя. Посередине, в кругу дырочек от ледоруба — здоровенная дырка, бешено-красная и влажная.

Когда мне удается навести глаза на резкость, я вижу, что глубоко на дне некоторых из этих дырочек сидят твердые коричневые яйца. Плечо горячее, зудит. Сил больше нет терпеть. Я ожесточенно чешусь, вгоняя грязные ногти в нежное мясо, вскрывая сеть тоннелей, сооруженную под кожей вьетконговскими личинками.

Из дырочек лезут опарыши. Опарыши, белые как белок яйца, выползают из дырочек. Слепые червяки с блестящими коричневыми головками прогрызают ходы под тонкой желтой корочкой моей кожи. Опарыши выползают из-под кожи через проделанные ими тоннели. Опарыши толпой прут из дырочек, сотнями, бешено вертясь и извиваясь.

В джунглях становится сначала светлее и светлее, потом ярче и ярче, и вот уже они залиты светом, как ночной карнавал. Каждый ствол, каждое растение, каждая обвешанная листьями лиана начинает испускать странный желто-зеленый фосфоресцирующий свет.

Слоновья трава и ползучие растения, каждый листок и узловатый корень, и даже тройной покров джунглей из переплетенных ветвей испускают свет. Повсюду вокруг меня — живые тропические растения с их совершенной дивной зеленью, и я погружен в теплый зеленый свет ослепительной яркости, и везде, куда бы я ни взглянул, я вижу тропические лианы и древние деревья, глубоко внутри которых мерцает свет, и я сдаюсь чарующему колдовству этой вселенной зеленого света, и Бледный Блупер затаскивает меня все глубже и глубже в широко раскинутый прекрасный лес из столбов зеленого неонового бамбука.

Бледный Блупер смеется.

Я смеюсь в ответ.

ПУТЕШЕСТВИЕ С ЧАРЛИ

Кто долго борется с драконом, сам становится им.

Ницше

Есть только один грех, и грех этот трусость.

Ницше

Вьетконговская школа — просторное строение, сложено из желтых кирпичей кустарного производства и похоже на виллу из тех, что украшают солнечные курорты в таитянском раю. Крыша из красной черепицы. Сбоку от школы — маленький дворик, где под полотняными тентами сиживали, бывало, французские колониальные чиновники, попивая изысканные напитки и обмениваясь шуточками.

А сейчас в этом дворике полным-полно смеющихся детей, которые рассаживаются по местам на тростниковых циновках, разворачивая и укладывая их в идеально ровные ряды по длине чисто выметенной классной площадки. Классная площадка обращена к стене, покрытой пурпурной бугенвиллией, кокосовая пальма укрывает ее от солнца.

Мы с Кье Чи Сонг кладем кирпичи. Сонг — учительница-вьетконговка, определенная в деревню Хоабинь, вьетконговскую деревню, расположенную где-то к западу от Кхесани, у лаосской границы. Мы с Сонг поднялись сегодня на рассвете, чтобы заделать здоровенную дыру, которую артиллерийский снаряд прогрыз в невысокой беленой стене, окружающей дворик.