Старинные помещики на службе и дома. Из семейной хроники Андрея Тимофеевича Болотова (1578–1762)

Громадный архив Андрея Тимофеевича оказался распылен и разрознен по нескольким государственным архивохранилищам страны. Время от времени появляются сообщения о прямых и настоящих потомках Болотова, но похоже, что исторические обстоятельства лишили их всего, что связано со знаменитым предком; по крайней мере, его замечательных бумаг. Надежды найти у них что-то «новенькое о стареньком», увы, призрачны. При этом любопытно, что двое внуков Андрея Тимофеевича по линии сына Павла и по меньшей мере двое правнуков, их сыновей, имели самое непосредственное отношение к литературе; на собственном примере знали ценность слова, хотя бы собственного или только собственного творчества. Среди потомства дочерей Андрея Тимофеевича имелись даже профессиональные архивисты высокого класса. Однако сохранности семейного архива и это обстоятельство помогло не особенно.

В советское время к Болотову-ученому, а не мемуаристу-феодалу, обратились лишь в 1940-е годы, после долгого забвения, когда очередная мировая война стала подступать к порогу социалистического дома, оборонять который ради «пролетарского интернационализма» охотников оказалось немного. Народ полагалось привлекать и воодушевлять иными героями. Тогда постепенно начал складываться «феномен Болотова». Андрей Тимофеевич превратился из «типичного помещика-крепостника» в героя и популярных брошюр, и серьезных научных трактатов, и музейных экспозиций, и живописных полотен. Жизни и трудам Болотова посвятил великолепную художественную книгу известный писатель Валерий Николаевич Ганичев. Она стала своеобразной вершиной широко отмечавшегося в стране 250-летия со дня рождения ученого-энциклопедиста. Четверть века спустя, в начале нового тысячелетия, 275-летие Болотова прошло почти незаметно. При возрождающемся капитализме уже не до героев прошлого; они не помещаются в рейтинги.

Андрей Тимофеевич Болотов прожил долгую и, можно сказать, счастливую жизнь, которую сам тщательно устраивал и благоустраивал. Пятеро детей, доживших до зрелых лет, – четыре дочери и любимый сын Павел – казалось, понимали, что их отец являл собою человека, выходившего из разряда ординарных. Его наследие вроде бы стоило сохранять, но… Десять лет спустя после смерти Андрея Тимофеевича его любимое Дворяниново пошло с молотка. Заглох знаменитый парк, порушились без присмотра беседки и мостики, тиной и болотиной затянуло болотовский каскад прудов. А ведь здесь каждый уголок представлял собою тщательно продуманную и выпестованную картину природы. Хваленой дворянской чести не хватило на поддержание даже скромной усадебки, которая требовала для того самых незначительных вложений и просто заботливых хозяйских рук. С середины XIX века и до октября 1917 года в Дворянинове сменился десяток владельцев, по большей части равнодушных к истории и прекрасному. Оказался среди них и небольшой монастырек, тогда как собственное потомство Болотова тянуло к размаху – в Оптину пустынь и Шамордино. Настоятельницей Шамордина монастыря, одной из крупнейших женских обителей в начале XX века, стала правнучка ученого-энциклопедиста. Надо отдать ей должное; железной рукой она великолепно наладила обширное монастырское хозяйство, которое многие десятилетия не смогли порушить ни девичьи склоки, ни пресловутые комбеды, ни колхозы с совхозами.

«Хозяева новой жизни», большевики, смотрели на Андрея Тимофеевича Болотова исключительно как на барина-паразита и помещика-кровопийцу. Они окончательно порушили все то, что еще сохранялось в болотовской усадьбе. О «русском энциклопедисте» следовало накрепко забыть, как и вообще забыть о «проклятом прошлом» России.

Даже знаменитые «Записки» Андрея Тимофеевича при большевиках стали издаваться в весьма урезанном виде, хотя они нехотя и признавались ценным историческим источником. Сочинения Болотова, вызывавшие в XIX столетии неподдельное восхищение читателей, в 1920-е годы попали в руки умелых проводников троцкистских идей. Издательство «Academia» не могло пройти мимо них, а его редакторы не могли не поглумиться над обширными и, в общем-то, бесхитростными текстами Андрея Тимофеевича. Купирование «Записок» производилось так ловко, с таким подлинно иезуитским искусством, что отрицательные стороны прежней русской жизни вроде издевательств над крепостными неожиданно выплывали на первый план, тогда как все положительное тщательно затушевывалось или исчезало вовсе. Сокращения делались десятками глав, а не страниц. Именно в таком урезанном виде и переиздается теперь главное сочинение Андрея Тимофеевича, а его многотомность притупляет бдительность даже опытного читателя.

В XVIII веке еще не успели изобрести ни телевизора, ни радио, ни фотоаппарата. Для того чтобы разнообразить досуг, а равно и запечатлеть уходящие мгновения жизни, в дворянских семьях составляли картинные книги. В следующем, XIX столетии их сменили много более скромные по объему и весу семейные альбомы, которые дожили почти до самого конца века ХХ-го.