Старинные рождественские рассказы русских писателей. Сборник

Первою ее мыслью после того, как осмотрела она бумажку, было, что сердитый барин, должно быть, посмеялся над нею… «А ну как бумажка-то в самом деле настоящая и барин дал ее только по ошибке?..» — пришло ей тотчас же в голову. Справиться об этом было очень легко: стоило зайти в первую встречную лавочку. Не сделав, однако ж, пяти шагов, она снова остановилась. Она подумала, что, если деньги настоящие, никто не поверит тому, как они ей достались; ее наверняка остановят, пошлют за полицией и Бог весть что тогда будет — не разделаешься! «Нет, лучше уж убраться скорее домой на Выборгскую, в свой угол, дождаться завтрашнего дня, — продолжала она рассуждать сама с собою, — авось найдется добрый человек, не обманет, скажет правду, научит, где и как вернее разменять деньги…» Ей живо представилось все, что можно будет сделать: завтра же переедет она на другую квартиру, накормит детей, больного свезет к доктору, купит ребятишкам теплую одежонку; себе также надо кое-что приспособить: тулупчик совсем износился; вот также и обувь: валенки на ногах стали разваливаться… Но мечты эти не были продолжительны; они скоро сменились горьким сознанием, что и там, на Выборгской, произойдет то же самое: и там точно так же никто не поверит ее рассказу, начнутся расспросы, пересказы — мало ли завистников чужому счастью! — толки, без сомнения, дойдут до городового, тот сейчас же поведет ее в квартал. Ее теперь уже, может быть, разыскивают; строгий барин, как увидал свою ошибку, наверное, послал объявить об этом в полицию…

Простояв неподвижно несколько секунд, она бережно сложила бумажку, перенесла ее в левую руку, державшую ребенка, и свободною рукой совершенно неожиданно несколько раз перекрестилась. Решившись, по-видимому, на что-то, она ускоренным шагом обогнула угол переулка, вышла на большую улицу и с озабоченным видом стала оглядывать дом с большим подъездом, в который вошел строгий барин.

С этой стороны фасад дома резко отличался от фасада соседних домов, служивших ему продолжением; почти из каждого окна выходил свет, местами весело мигали бесчисленные огоньки елок, за стеклами везде заметно было движение, отвечавшее оживлению тротуаров и улицы. Дом строгого барина, с его большими темными окнами, запертым подъездом, производил впечатление чего-то угрюмого, покинутого, бездушного. Нищая вернулась в переулок. Убедившись, что первые ворота за углом принадлежали темному дому, она в нерешительности остановилась перед ними. Дежурный дворник, однако ж, отсутствовал, и калитка была отперта. Нищая перекрестилась еще раз и вошла.

Двор был пуст, хотя и казался оживленнее фасада: в нижнем этаже резко выделялись три ярко освещенных окна; в одном из них зажженная елка бросала полосу света, проходившую по снегу через весь двор; за стеклами виднелись двигающиеся люди, слышались восклицания, по временам глухо раздавался хохот. Ближе выделялось еще несколько освещенных окон; лампа, привешенная к потолку, бросала яркий свет на белый длинный стол, и в полусвете, на задней стене, вытягивался ряд блестящих кастрюль.

При входе на двор нищая остановилась, услышав громкий говор нескольких голосов; он раздавался за небольшим окном, освещавшим снежную мостовую почти у ног женщины; не успела она осмотреться, как низенькая дверь подле окна отворилась — густой клуб пара взвился на воздух — и вслед за тем, точно из земли, стал вырастать человек в шершавой бараньей шубе и такой же шапке.

— Ты зачем?! Чего тебе?.. — крикнул он, торопливо взбираясь на ступеньки, соединявшие низенькую дверь с мостовой.

— Батюшка… — начала было женщина.

— Вон! Бесстыжие твои глаза! Вон ступай! — подхватил он, становясь перед нею и принимаясь размахивать руками.

— Постой, батюшка… дай слово сказать…

— Как же, стану я тебя слушать! Проваливай! Проваливай!! Ты, пострел, чего заорал? — обратился он неожиданно к мальчику, который вдруг заплакал, припав к юбке матери.

Дворник готовился уже ухватить женщину за шиворот и вытолкать ее вон, но в эту минуту маленькая дверь снова распахнулась, выпустив новый клуб пара, и на пороге ее показались два человека.

— Что тут? — спросил один из них.

— Батюшка, — торопливо заговорила нищая, делая шаг вперед, — послушай меня… Пришла я не за каким худым делом!.. Барин, который здесь живет… Да… Шла я так-то по улице, повстречался он мне, я попросила на хлеб… Он подал мне… подал, да, должно быть, обознался — темно было, — дал мне бумажку в сотню рублей…

Оба человека, из коих один был в синей поддевке, надетой на красную рубашку, поднялись по ступенькам и подошли к женщине.

— Ты, тетка, смотри не ври, здесь врать не приходится. Как раз угодишь — знаешь куда!.. Толком рассказывай, какая такая бумажка? Покажь-ка ее…

— Покажу, батюшка, дай в комнату войти… Мальчик-то озяб больно… Боюсь я, барин ваш догадался, что обознался, в квартал дал знать…

— Ох, врешь, тетка… Сдается мне, врешь! — заметил второй мужик.

— Вестимо, врет! — проворчала баранья шуба.