Старинные рождественские рассказы русских писателей. Сборник

— Ваше сиятельное превосходительство… — заговорила окончательно растерявшаяся женщина, — пришла я… Пришла… Вот, изволите видеть… вы тогда, стало быть, не изволили досмотреть… по ошибке, ваше сиятельство, подали… вот самую… эту бумажку… самую… — заключила она, протягивая дрожавшею рукой сторублевую ассигнацию.

— Так что ж? Ты хочешь, чтобы я назад ее у тебя взял? — произнес Араратов более удивленно, чем строго. — Раз она тебе дана, можешь взять ее…

Лицо женщины вытянулось, глаза и рот раскрылись; прошло несколько секунд, прежде чем могла она опомниться.

— Как, ваше сиятельство?! Всю бумажку?.. Все деньги мне жалуете?! — вскрикнула она, вперяя изумленный взгляд в стоявшего перед ней строгого барина; и прежде чем успел он сказать слово, подхватила рукою грудного ребенка и, захлебываясь от слез, стала опускаться на колени.

— Перестань, перестань, матушка! Я этого не люблю, слышишь: не люблю! — нетерпеливо сказал Араратов, пятясь назад. — Уведите ее! — повелительно обратился он к слугам, которые бросились подымать ее и в поспешности стукнулись головами.

V

Но и этот случай, несмотря на свою неожиданность, не мог развлечь Араратова, не в силах был заставить его забыть впечатления минувшего сна. Оно тотчас же возвратилось, как только вошел он в кабинет и занял прежнее место перед камином.

Его тяготило теперь не столько чувство одиночества, сколько желание доискаться основной причины, выяснить себе самый факт, именно факт, потому что, несмотря на свою гордость, не мог он отрицать, что факт его полного одиночества действительно существует. Он испытывал его уже не первый раз, но, сколько себя помнил, никогда еще не пробуждало оно в нем сцепления таких странных мыслей. Он думал между прочим, что, если б вдруг произошло с ним несчастье — все может случиться! — если б, например, стал он умирать — и этой неприятности рано или поздно дождешься! — нашелся ли бы кто-нибудь из тысячи его знакомых, кто истинно пожалел бы о нем… нет, не пожалел… — зачем же это!.. он не нуждался, слава Богу, ни в чьем сожаленье! — но хотя бы принял в нем искреннее участие? Ему, конечно, будет выказано тогда со всех сторон самое лестное внимание; сотни лиц ежедневно будут записываться в швейцарской; но, нет сомнения, все явятся кто по обязанности, кто из приличия… Вопрос весь в том между тем, будет ли хоть один в самом деле близкий, такой близкий, который подошел бы к нему с чувством верного, испытанного друга?.. «Нет, такого не будет!» — подсказал Араратову внутренний голос.

«Отчего же так, однако ж? Отчего?!» — чуть не сорвалось у него с языка, но чувство собственного значения снова удержало его вовремя от восклицания; он ограничился мысленным предложением такого вопроса.

И в самом деле продолжал он размышлять сам с собою, не все ли было сделано, начиная даже с юности, чтобы сближаться с людьми, приобрести их сочувствие, даже признательность?! С этой целью старания его всегда были направлены к тому, чтобы предупреждать желания, беречь пуще глаза чужое самолюбие, быть безупречным в благодушии — в том, что называют французы la bienveillance, т. е. быть всегда снисходительным, стараться даже оправдывать то, что, по личному убеждению, вполне отвратительно; искать всегда случая быть полезным, изобретать даже такие случаи в минуты надобности, изощрять себя в способах быть необходимым, стараясь сохранить при этом собственное достоинство, но в такой мере, однако ж, чтобы оно не имело вида высокомерия в глазах лиц, сильно проникнутых тем же чувством; короче сказать, делать все, что следует, что издавна принято и установлено законами света для приобретения общего расположения и уважения.