Старинные рождественские рассказы русских писателей. Сборник

Он снял ружье, осмотрел курок и двинулся вперед. Вскоре кусты перед Фалалейкой расступились, образовав небольшую полянку, и Фалалейка увидал волка. Сердце капканщика встрепенулось, как птица. Фалалейка даже шапку набекрень заломил. Волк сидел на снегу, изрытом его сильными лапами, дрожал всем телом и сверкал зелеными глазами. Его задняя нога была перехвачена капканом выше колена. Волк увидел капканщика и метнулся в сторону, но капкан был прикован цепью к толстому стволу ольхи, и волк понял, что ему не уйти. Впрочем, он все же повторил свою попытку, весь ощетинившись от дикого желания воли. Но попытка снова вышла неудачной. Железные челюсти капкана были, очевидно, жадны. И тогда волк перестал биться и беспомощно прижался к стволу ольхи. Его худые, с ясно обозначенными ребрами бока задрожали, зубы застучали от ужаса, и Фалалейка прочел в глазах волка совсем человеческое моление о пощаде. Это взбесило капканщика; он сделал несколько шагов вперед, приподнял ружье и спустил курок. Волк упал, но тотчас же поднялся на ноги и взвыл жалобно и дико. Казалось, он хотел сказать, что грешно бить того, кто не защищается и только просит пощады. Но Фалалейка пришел в ярость и полез было за ножом. Это, однако, оказалось лишним. Волк ткнулся в снег окровавленной мордой, приподнялся снова, но снова упал. Потом он захрапел, заскреб ногами снег и застыл. Его глаза потухли.

Фалалейка, еще бледный и взволнованный, взвалил волка на салазки, вытер на лбу пот и стал высчитывать, сколько выйдет из волка хлеба, соли, водки и пороха. И вдруг Фалалейка услышал где-то жалобное тявканье. Фалалейка прислушался и просиял. Да, это скулит лисица. Она сидит в капкане на Лебяжьем озере, глядит на луну и скулит. Это ясно. Фалалейка поправил на себе кушак. Лисица — это прекрасная прибавка к волку. Фалалейка давно не охотился так успешно. Положим, на Лебяжьем озере ставит капканы не он, а его сосед, но о таких пустяках даже не стоит и разговаривать. Разве лисица не может перегрызть защемленную ногу и убежать? Это случается очень часто, и Фалалейка будет дурак, если не положит ее пушистую шубку в свои салазки.

Капканщик оставил волка и пошел к Лебяжьему озеру. Он оглядел там все кусты, обнюхал все капканы, но лисицы не нашел.

«Лукавый озорует!» — подумал Фалалейка, выругался и отправился к своим салазкам.

Фалалейка вышел из кустов, хотел было раскурить трубку и полез в карман, но внезапно оцепенел в этой позе. То, что увидел он, показалось ему сверхъестественным. В нескольких шагах от Фалалейки по льду озера шел человек и вез его салазки и его, Фалалейкина, волка. Сначала капканщик не мог произнести от изумления ни одного слова и стоял неподвижно, хлопая, как сова, глазами. Так прошло несколько минут. Месяц осветил везшего салазки человека, и Фалалейка узнал в нем татарина Махметку, такого же дырявого капканщика из соседней деревушки, как и он. Махметка, согнувшись, вез салазки и точно плыл на лыжах. Фалалейка вышел из оцепенения и бросился к татарину. Он схватил его за руку и изменившимся от злобы голосом закричал:

— Не трожь, это мое!

— Нет. — Татарин мотнул головою и хотел продолжать путь.

— Мое! — повторил Фалалейка, хватая Махметку за обе руки и пытаясь вырвать у него веревки от салазок.

— Нет, — покачал головою татарин, — это наше.

Фалалейка пришел в бешенство.

— Врешь, это мое! — Он завизжал, как баба, и схватил Махметку за лыковый кушак. Он засопел, зарычал и пытался повалить Махметку на землю. Но татарин был вдвое сильнее Фалалейки, и вскоре Фалалейка очутился на снегу под Махметкой.

И тогда татарин встал и снова взялся за салазки. Но Фалалейка и не думал так легко уступать добычу. Он поправил штаны и снова бросился на Махметку с прежнею яростью.

— Не трожь, бритая башка, это мое! — крикнул он.

— Нет, это наше, — покачал головою татарин, — у меня дети кушать хотят!

Фалалейка озверел. Он знал, что в санях лежит не волк, а хлеб, соль, водка и порох, все то, что он привык ценить очень дорого.

— Так ты эдак? — завизжал он и уцепил татарина за кушак; но снова очутился внизу под Махметкой.

— Так ты эдак? — Фалалейка выхватил из кармана нож, быстро раскрыл его и ударил татарина в живот.

Махметка изумленно раскрыл глаза, позеленел, как-то растерянно улыбнулся и свалился с Фалалейки. Он застонал:

— Убили, теперь кончаться будым!

Фалалейка долго ничего не понимал и смотрел на Махметку, присев тут же рядом с ним на снег. Между тем Махметка зашевелился.

— Слушь, — сказал он, видимо, с трудом, — кончаться будым, отнеси детям хлиэба.

Он приподнялся и сел. Его лицо было белее снега. Он покачал головой.

— Давно детям хлиэба нет; очень кушать хочет, — говорил он, прерывисто дыша. — Лисица капкан не бежит, волк не глядит, заяц и не нюхал. Тетерев летает — пороху нет. Кончаться будым, хлиэба детям принеси, добрий человек.

Махметка чмокнул губами и вздохнул.

— Э-их, скверно дело, кушать хочитце, хлиэба нет!

Махметка снова растерянно улыбнулся. Сквозь его полушубок просачивалась кровь. Он застонал.

— Нутро режет, добрий человек, огнем палит, буравом вертит, помырать надо. Эхе-хе-хе!