Старое пианино

Посреди комнаты начало вихриться темное облако, сгусток черного пара или дыма с запахом серы, скорее, это была концентрация какой-то мрачной энергии, так как внутри тяжелой тучи красными искрами вспыхивали разряды.

Черное облако все сворачивалось, сгущалось, уплотнялось к оси и вытягивалось в высоту, постепенно начало приобретать более четкие очертания, принимать человеческий облик; стала вырисовываться голова, плечи – так фигуристы вращаются на льду, вытянувшись в струну, но этот фантом вращался хоть и низко, но не касался половиц. Уже можно было разглядеть пурпурную мантию; развевающиеся полы отбрасывали в стороны клочья бурого тумана.

Наконец воздух успокоился, дым собрался к центру, и перед Леонидом предстала высокая фигура, на вид – человек, одетый в длинные одежды. В расцветке необычного одеяния преобладало сочетание черного с оттенками красного, от пурпурного до густо-бордового. Волосы у него были темные, спутанные, спадали на плечи космами, лицо смуглое, со впалыми щеками, глаза горели черным огнем, белки глаз воспаленные, в красных жилках, как у человека, который мало спит. Он был, вероятно, когда-то красив, следы былой красоты еще проступали во всем облике, но время явственно наложило на его черты печать порочности, лицемерия и жестокости.

Тем не менее при виде Леонида незнакомец рассмеялся, сделав руками приветственный жест, как будто увидел старого друга:

– Ну наконец-то, я уж заждался! Не подвел старый греховодник, оставил-таки наследство. Передал, стало быть, все честь по чести. Люблю, когда держат слово. Будет за это твоему предку послабление.

Он захохотал – на этот раз жутко, издевательски, так, что у Леонида подломились ноги в коленях. Его обдало чем-то ужасным, чего он даже представить себе не мог. Веренскому с назойливым постоянством снился один и тот же сон: он разговаривает с женой и вдруг по наступившему молчанию, по остановившемуся взгляду женщины понимает, что за спиной у него стоит что-то чудовищное, неведомое, жарко дышит в затылок и только ждет мгновения, когда жертва обернется.

Сейчас у Леонида было точно такое чувство.

Посетитель расселся на диване, закинув ногу на ногу.

– Присядь, приятель, потолкуем. Догадываюсь, что тебе небезразличен мой приход.

– П-простите, кто вы? – заикаясь, произнес Леонид.

– Можешь звать меня Себ, – с благосклонной улыбкой отвечал собеседник…

На этом месте рассказа Сила Михалыч вдруг ахнул, резко поднялся со стула и ушел куда-то в коридор. Отсутствовал он порядочно, наконец возвратился и занял прежнее место, вид у него был настолько подавленный, что Максим справился о его самочувствии.

– Со мной все в порядке, – неверным голосом ответил тот. – Продолжайте, Леонид Ефимыч, простите, что перебил вас. Я уже слышал эту историю, только почему вы в первый раз не назвали мне имя вашего собеседника?

– Вы не спрашивали, и, помнится мне, я тогда обрисовал событие лишь в общих чертах.

– Да-да, вы правы. Продолжайте, прошу вас.

– Вам знакомо это имя? – заинтересовался Веренский.

– Возможно, – проговорил Михалыч. – Голос у него снова дрогнул. – Возможно, я знал того, кто так себя называет. Когда-то очень, очень давно. Тогда у него было другое имя… Впрочем, не будем отвлекаться. Так что же сказал Себ?

– Не стану утомлять вас дальнейшими подробностями. Он предложил мне славу и богатство в обмен на книгу. Всего лишь! Я боялся, что он потребует что-то гораздо более значимое для меня… душу, например, ведь выходцев из преисподней, как правило, занимает именно сей банальный предмет.

Однако, как человек современный, получивший атеистическое воспитание, я, несмотря на исходившую от посетителя потустороннюю жуть, не до конца был уверен в правдивости происходящего. Укоренившийся скепсис по отношению к любым верованиям заставлял меня воспринимать посулы незнакомца с подозрительностью. Когда я жил в столице, несколько раз становился жертвой мошенников, и всякий раз обман был обставлен с подлинным артистизмом и знанием психологии.

В голове моей завертелись ядовитые мысли: а вдруг в книге скрыто такое, что мне неизвестно, но сведущему человеку покажет путь к сокровищам; в самом тексте могла содержаться разгадка. Мало ли у кого из родственников сохранились сведения о книге, ведь я был не единственным Веренским на свете. Все эти соображения комом завертелись в моей голове, обрастая все новыми подозрениями. Я уже смотрел на гостя злыми глазами, его одежда казалась мне балаганным одеянием, а запах серы и затхлости, гнетущий полумрак – хитро продуманной декорацией.

– Зачем вам книга? – сухо спросил я. – Она предназначена наследнику. В руках чужака – это простая бумага.

Себ язвительно прищурился:

– Обо всех деталях я позабочусь сам, твое дело отдать мне рукопись и забыть о второй пьесе.

– Мне нужны гарантии, – начал я упрямо торговаться: пусть не думает, что меня можно облапошить. – Покажите ваше умение, великий маг, и я принесу вам книгу.