Старое вино «Легенды Архары»

Я ехал неспешно, всем видом своей «шестёрки» пытался изобразить случайность нахождения здесь.

Спрыгнул колёсами с асфальта на красную крошащуюся глину полевой дороги, въехал на холм и прямо перед собой увидел старую конюшню в два крыла с большими воротами посередине, набранными из вагонки и расшитыми поржавевшим швеллером.

Вылез из машины у этого кладбища славной колхозной техники. Походя, тронул у конной грабилки сиденье с отверстиями, как в дуршлаге, и с лужицами росы в ложбинках у болтов. Вспомнилось такое же сиденье, накалённое солнцем так, что в трусах не сядешь, обожжёшься, надо обязательно подложить клок травы, как делал я в деревенском детстве, зарабатывая трудодни.

В конюшне держался ночной мрак и холодок.

Лошадьми уже и не пахло.

Изъеденный мышами хомут валялся в углу… Седёлко с оборванной подпругой… Расщеплённая на сгибе дуга с медным кольцом для бубенца…

В одном крыле под дырявой крышей громоздилась гора слежавшегося сена, раздёрганная вилами, будто клыками кабаньей стаи. Не нужно было даже сличать с фотографией: это сено, эта притолока у ворот, обглоданная когда-то молодыми злыми жеребцами, на кадрах, переданных мне покойным Истриным, была отпечатана с запоминающимися подробностями.

Я прошёл конюшню насквозь и остановился перед бывшим жильём конюха, пристроенным со двора.

Заменяющий двери брезентовый навес хрупко надломился под моей рукой.

На столе, на подстеленной газете, лежала нарезанная буханка.

Хлеб оказался мягким.

Я отдёрнул руку от краюхи, испугался, запаниковал, выскочил из сторожки в конюшню.

И попал в окружение трёх смуглых молодых мужчин в кожаных куртках и широких спортивных штанах. На миг остолбенел от схожести лица одного из них с портретным, бывшим на снимке в папке «Евротранс». Передо мной стоял тот самый – маленький жилистый злой чеченец, державший на фотографии снайперскую винтовку с показным устрашением и сладострастием. Физиономия второго тоже казалась знакомой. И убойная сила исходила от них – настоящая, а не отвлечённая, витавшая надо мной у засады под липой. Эта сила здесь приобрела запах, очеловечилась и одной только своей близостью сковала мою душу как раз в той её половине, где гнездились радость и любовь.

Смуглость моя, хотя вовсе и не азиатская, а угорская, лесная, всё же оказалась спасительной, на первых порах смутила чеченцев – они были плохими физиономистами, в отличие от милиционеров московского метро, которые никогда не останавливали меня для проверки. Я вспомнил и теперь точно знал, что рядом с маленьким злым чеченцем стоял тот, в которого пулькой кинул я с крыши истринского особняка. Именно он спросил у меня что-то на своем языке: для выявления породы им требовалось несколько звуков от меня.

«Сразу не убьют».

Инстинктивно я стал усиливать их сомнения, напустил туману, объясняя им свой приезд сюда, и даже невольно заговорил с кавказским акцентом.

– Я из Москвы. Пресса. Понимаете? У нас с вами есть общий знакомый – Василий Сергеевич. Директор из Тулы. Мой друг. Понимаете?

Безбожно лгал, предавал с потрохами покойного Истрина (хотя и не присягал ему). Опережая события, сунул им под нос редакционное удостоверение, полагая, что вряд ли горцы в Чернавке знают о скандальной газете русских националистов. Поспешил отвлечь старшего от изучения корреспондентского билета, ещё поднажав во лжи.

– Я, знаете ли, тоже лошадей люблю. Сам запах конюшни мне нравится. – И смачно потянул носом. – Вот, мимо ехал, учуял и решил остановиться, поглядеть, что тут осталось от славного колхозного прошлого.

И вдруг почувствовал, как опал обруч ужаса вокруг меня.

Чеченцы бросились каждый к своему окну.

Самое время было бы мне кинуться на задки, в лес. Но я заметил, как они на ходу выхватывают пистолеты. Сорвись я сейчас в побег, уж точно, открылся бы во мне враг, нервы не выдержали бы, и они, чего доброго, стали бы палить по мне. Я чувствовал, что ложью своей, малодушием уже повязан с ними. За компанию подскочил к одному из окошек. И увидел, как на холм выехал истринский «кадиллак». За рулём желтели кудри охранника, а с другой стороны к лобовому стеклу никла лохматая физиономия знакомого оперативника-грубияна.

Капитан Пронь на ходу выскочил из машины с автоматом в руках.

– Эй, корреспондент, ты здесь?

Немного громче и круглее, чем хлопок петарды, ударил пистолет рядом со мной.

Стрелял «благородный», вызывавший Истрина на дуэль во время нашей пьянки в бассейне. Стрелял спокойно и несколько даже рассеянно. Что-то гортанно крикнув, маленький юркий чеченец, пригибаясь, убежал в сторожку.

Затем я увидел, как капитан Пронь веером пустил очередь из своего коротенького автомата по конюшне, отбежал от «кадиллака» и спрятался за мою «шестёрку», оказавшись метров на десять ближе. В это время третий вернулся с гранатометом.

Сидя на корточках под окном, я видел, как он, прячась в простенке, поднимал примитивное метательное приспособление, втаптывался в сухой перегоревший навоз для устойчивости. Потом вдруг вернулся к оконному проёму, выставил «пушку» и выстрелил.