– А помнишь, Миш, анекдот про секретаршу? Как она по телефону говорит, а сама в это время…
Неприлично хохоча, я ополз на кресле так, что колени оказались выше головы, развалясь, закинул ногу на ногу и, рассказывая анекдот, стал покачивать «лаптёй» кроссовки.
– Всё это в далёком прошлом, Саня. Давай забудем. Ответственная минута наступает. Сосредоточимся перед боем.
Пропищал сигнал на столе кукольной секретарши.
– Вас ждут, господа, – сказала она.
Озадаченный таким титулом, я долго с кряхтеньем поднимался, выбирался из глубокого кресла.
Двойные двери тамбура были по-старомодному расшиты золочёными гвоздиками.
Кабинет – гнездо над пропастью, пронизанное солнцем, – так нахолодили кондиционеры, что я сразу продрог.
Издалека, из-за столов и такой же, как у секретарши, горы электроники, поднялся Лейбовский, знакомый мне по телеклубу «Редактор». Он был величиной с Варламова и такой же крепкий, волевой. Большие рыбьи глаза из-под очков пожирали меня, сверкала маслянистая лысина, и упоительный рычащий бас завораживал мой слух.
– Признаться, впервые так близко вижу варламовского бойца. Негры чаще на глаза попадаются. Редкую породу Андрюшенька вывел, редкую.
Он подал руку, и я пожал эту часть мясистого смуглого волосатого тела шестидесятилетнего человека, одетого в белую «правительственную» безрукавку с бордовым галстуком, в чёрные брюки из какой-то дорогой немнущейся шерсти (а такой же добротный и властительный сам по себе пиджак висел под обдувом вентилятора на спинке замысловатого кресла, похожего на инвалидную коляску).
– В вашей поднебесной впервые, – сказал я, оглядывая из окна кабинета второй московский восточный полукруг, видимый до Измайлова.
И Лейбовский тоже, засунув руки в карманы, недолго полюбовался городской панорамой, домами и улицами под слоем дымки, будто под водой.
– Бергер мне показал несколько ваших очерков, Александр Павлович. Этим жанром вы владеете, – заговорил Лейбовский. – Но вот что в глаза бросилось – вы из атмосферы делаете тексты, из ничего. А у нас, как у газеты классической, в основном фактура ценится. Но я не думаю, чтобы у Варламова вы вовсе потеряли вкус к такому подходу.
– Я у Аграновского учился. Так что мне легко будет восстановиться. Одна-две публикации – и я в форме.
– О! Значит, у нас с вами один учитель! Тогда сработаемся, без вопросов.
– Я вас, Зиновий Михайлович, помню ещё по старым «Известиям». Вы тогда классные материалы выдавали про деревню.
– Эпохи, эпохи минули с тех пор.
В этой пучине белого света вдруг что-то пронеслось очень близко за толстым стеклом: то ли сгусток смога, подсосанный от земли гудящим на высоте ветром, то ли блик от никелированной рамы небоскрёба, то ли тень от какой-то вольной птицы, махнувшей крылом по солнцу, так что я в недоумении даже повернулся к Лейбовскому за разъяснением и по его незыблемому мясистому лицу понял, что он ничего не заметил.
«Какой-то ангел пролетел, не иначе, – подумал я. – Или бес?»
– Ну, давайте, что у вас там есть, – сказал Лейбовский и протянул руку, будто я обещал ему что-то принести.
– Да у меня с собой и нет ничего такого, газетного. Так, ночью наброски кое-какие делал…
– Вот и давайте.
– Отвлечённое. Некоторые соображения о последнем романе Варламова.
– Чудненько!
Тут же у окна, не сходя с места, Лейбовский быстро, хватко, по диагонали пробежал текст всех семи страниц.
– Эта ваша воздушная ткань, бисер, серебро. Да… И, конечно же, полное пренебрежение идеологией.
– Я могу хоть идеологию Конфуция разработать на любом сюжете из современной России. Элементарно!
– Конфуция не будем тревожить. Для начала дайте-ка щелчок по квасному патриотизму. Утвердитесь в западничестве. Дайте бой на новом поле.
– Я из «ЛЕФа» ухожу, чтобы больше в боях не участвовать! Возьмите вы меня, ради Бога, в отдел культуры, что ли, или в отдел писем!
– Хорошо. А чем вам не культура – роман Варламова? Дайте только побольше определённости в оценках. Пропишите акцентики, всё такое прочее, и сразу пошлём в набор. В общем, не мне вам объяснять…
– То есть требуется размазать Варламова?
– А что вы так испугались? Вам не кажется, что это очень интересно для профессионала? Уникальный случай представляется, с вашим-то знанием его как человека, редактора, писателя. Сразу вам скандал. Сразу вам имя. Утверждение в новой среде, – и вперёд к высотам творчества.
Вдруг стрельнуло вдоль стены молнией. И в тот же миг, пока перед моими глазами горела нить накала, обвивала башню, вонзалась в скверик у входа, – чудовищно грохнуло. Произошло какое-то солнечное затмение местного масштаба – дождевой морок вплотную прильнул к башне.
Я стал прощаться.
– Зонтик при себе, Александр Павлович?
– Без зонтика – ни шагу, – соврал я, чтобы поскорее покончить с визитом.
– Да, кстати, давно хотел узнать одну вещь, но всё случая не представлялось. Откуда это, такое дикое, прямо какое-то маяковское, название – «ЛЕФ»?