Старопланинские легенды

Не говоря ни слова, Шина схватила коромысло и быстро зашагала к городу. Несколько минут спустя она услышала, как снова застрочил пулемет, и его треск был теперь почти непрерывным и бодрым. Шина улыбнулась. Это был голос все той же фантастической птицы — она утолила жажду и снова добросовестно принялась за работу.

До вечера Шина принесла еще много ведер воды. Идущие по шоссе солдаты, раненые, ковылявшие к перевязочным пунктам, ординарцы, мчавшиеся на лошадях, — все удивленно провожали глазами эту странную женщину: высокая, вся в черном, она одна шла к боевым позициям напрямик через поле, неся на плече коромысло. Солнечные блики играли на светлой меди ведер, а впереди нее и с обеих сторон взрывались белые облачка шрапнели. Вокруг грохотала страшная буря сражения.

В последний раз придя на позиции, Шина в низинке никого не застала. Ни солдат, ни лошадей. Выстрелы слышались где-то впереди. Она подошла к подножию холма — и там никого, окопы были пусты, повсюду валялись гильзы. Сняв коромысло, она поднялась на вершину. Солнце садилось. Далеко на востоке, на гребне длинного холма, заслонявшего горизонт, она увидела несметные массы людей. Они торопливо переваливали через гребень. В другом месте бесчисленная толпа, похожая на черный муравейник, расползалась по желтому жнивью. Низко над ней, как огромные градины, висели белые облачка дыма. Слышны были пушечные залпы.

Шина протянула руку, будто указывая кому-то на то, что было у нее перед глазами. Ее лицо под темным платком было бледно, глаза сияли. Строгий профиль и эта пророческая поза напоминали вдохновенный образ сивиллы.

— Господи! — воскликнула она. — Господи, ты услышал нас! Они бегут! Вон они, бегут!

Она засмеялась нервно, неестественно и сухо. И только теперь почувствовала страшную усталость, от которой разламывалось тело. Ноги ее подкосились, и она опустилась на землю.

Перевод Т. Колевой.

БЕЛЫЕ РОЗЫ

К вечеру Спас, один из восьми ополченцев, охранявших мост, присел на скамейку перед домом, и первое, на чем, как всегда, задержался его взгляд, были сад Гергилана и каменная стена, усеянная белыми розами. Недавно прошел дождь, и теперь все выглядело как-то особенно свежо. Розы спускались из сада, потому что он, словно терраса, метров на пять-шесть возвышался над улицей. Наверху, где стена эта кончалась, начиналась площадка сада. Большой и круглый, как шар, грецкий орех широко раскинул там свои ветви, образуя густую тень, а под ним, похожая на древнюю крепость, отвесно спускалась сложенная из камней стена, которую наполовину закрывали цветущие белые розы. Сколько тут было роз! Местами они собирались в сплошной ковер, местами ниспадали тяжелыми гроздьями умытых дождем, чистых, белых цветов. С них еще падали капли воды, а внизу опавшие лепестки покрывали землю будто снегом.

Все это было так красиво, что Спас, хотя ему хватало забот, растрогался, и лицо его посветлело от умиления. Послышались раскаты грома. Спас посмотрел на восток: за красными крышами домов уходила за горизонт лиловая туча. Спас вздрогнул. Туча эта прошла над селом и теперь удалялась; она не пугала его, но далекие и глухие раскаты грома слишком уж походили на пушечные выстрелы, которые слышались, когда бывало тихо или когда ветер дул с той стороны. Там был фронт, и там все еще шли бои.

На улице не было ни души. Но вот показалась учительница Ангелина в красном платье, будто мак, цветущий в поле. Загар делал ее похожей на жницу. Поравнявшись со Спасом, она взглянула на него своими черными продолговатыми глазами, улыбнулась и поздоровалась. Спас придал своему лицу строгое выражение и посмотрел учительнице вслед. Она шла легко, и ее маленькие туфельки оставляли белые следы, потому что дождь только прибил пыль на дороге.

Учительница перешла мост, остановилась возле каменной стены и подняла глаза вверх. Может быть, она и крикнула что-то, но Спас не услышал. Еще долгое время там не было видно ничего и никого, кроме белых роз наверху и молоденькой девушки в красном платье внизу. Но вот около орехового дерева показался Гергилан, засмеялся и загремел своим басом. Он нарезал роз, сделал большой букет и бросил его вниз учительнице. Та поймала цветы, почти спрятала в них лицо, а потом, взглянув еще раз вверх, на Гергилана, пошла дальше по улице. Гергилан смотрел ей вслед и улыбался.

Спас что-то сердито проворчал. Он не любил Гергилана — человеку за восемьдесят, а он все еще заглядывается на молоденьких. Строго осуждал Спас и учительницу. У него и без того редко бывало хорошее настроение, потому что он страдал странной болезнью: ничего у него не болело, но откуда-то изнутри поднималась тоска, от которой было только одно спасение — ходить и ходить. И сейчас он почувствовал, что зловредная болезнь опять подступает к нему. Он вскочил, бросился в дом, схватил винтовку и, сказав старшему по караулу, что уходит, зашагал по улице.

Проходя мимо каменной стены, он даже не посмотрел вверх, но оттуда до него донесся веселый гортанный голос:

— Спас, эй, Спас!