Старопланинские легенды

Улыбка сбежала с красивого лица Шакире, пальцы с накрашенными хной ногтями забегали еще проворней; она тихонько что-то запела, и то ли впрямь такой была ее песня, или Сали Яшару только так показалось, но он будто увидел перед собой зеленые поля и новые телеги, которые катятся, катятся и поют, убегая куда-то далеко, далеко…

Многое еще вспомнилось Сали Яшару, и все это было связано с Шакире. Растроганный, умиленный, он невольно вспомнил тот тяжкий час, когда лежал он больной, думал, что умрет, и, вдруг услышав, как позвякивает телега, понял, что едет Шакире. Да, то была ее телега, певшая в лунном свете, телега, которую он не мог забыть! С такой силой вновь переживал Сали Яшар горечь и радость этого часа, что слезы, как и тогда, застилали его глаза.

Однажды, в один из тех осенних дней, когда мягко пригревает солнце, небо синее-синее, а в воздухе серебряными нитями носится паутина, Сали Яшар сидел на своей скамье; вдруг увидал он, что к нему приближается Джапар с ружьем за спиной. Сали Яшар сразу заметил, что в Джапаре произошла какая-то перемена. Он был гладко выбрит, русые усы тщательно подстрижены и подкручены, феска лихо сдвинута набекрень. Стройный, широкоплечий, он шагал гордо, и пуговицы на его щиколотках были высоко расстегнуты. Сали Яшар не любил щеголей, и, когда Джапар, поравнявшись с ним, поздоровался, он нахмурил брови и ответил на приветствие, даже не взглянув в его сторону. «Сдается мне, — думал при этом Сали Яшар, — что как-то вечером видел я огонек цигарки этого малого под нашими акациями у плетня, видел, как Шакире возвращалась через двор оттуда. Уж не беседовал ли он тайком с моей дочерью?»

— Ну что, Джапар? — спросил немного погодя Сали Яшар, стараясь казаться спокойным. — Что нового?

— А то нового, — ответил Джапар, прислонив ружье к стене и присаживаясь, — то нового, что вчера вечером вернулся Чауш Ибриям.

— Да ну! — удивился Сали Яшар. — А ведь болтали, что на него напали по дороге, убили?

— Болтать болтали, а вот вернулся. Своими глазами видел.

Джапар явно собирался рассказать всю историю. Но прежде свернул цигарку, закурил и только после этого начал рассказывать — медленно, с теми подробностями, которыми крестьяне любят пересыпать свою речь.

— Пошел я вчера вечером, — начал он, — на гумно Касап-Османа. Там что-то собаки залаяли. Пойду, думаю, посмотрю, в чем дело. Но никого там не было, и я присел под бузиной на камень. Было, должно быть, поздно, уже взошла утренняя звезда. Вдруг слышу: динь-динь… телега едет. Прислушался: далеко, за кладбищем, но так ясно слышно — поет, поет себе…

Джапар замолчал, устремив вперед задумчивый взгляд.

— Да что говорить, Сали-уста, такое уж мое занятие, сиди всю ночь напролет. А ночь долгая, нелегко высидеть до утра. Смотрю по сторонам, забудусь — глядишь, время-то и проходит. А то сижу, прислушиваюсь к стуку телег. И знаешь, Сали-уста, таких телег, как ты делаешь, нигде нет: у каждой свой голос, каждая на свой лад поет. Сижу я, слушаю и говорю себе: «Вот это — Мурадова телега, это — Халиолу Эшрефа, это — Карами…» Так вот, значит, вчера вечером, когда услышал я, что едет кто-то, слушал-слушал, да и решил: ведь это телега Чауша! Ничьей другой быть не может! И правда, вскоре зашлепали босые ноги, гляжу — чернеет паранджа, идет женщина, а с нею дети, скулят, как кутята, плачут. Узнал я жену Чауша. «Отец ваш едет», — говорит она детям. А телега звенит, звенит все ближе, ближе… Прямо тебе скажу, Сали-уста, — вздохнул Джапар, — растрогался я, всплакнул. Да, большая радость, большой праздник был вчера в доме Чауша!

Взволнованный до глубины души, Сали Яшар смотрел в землю, молчал и думал. Он не проронил больше ни слова, и Джапар, посидев еще немножко, взял ружье и собрался идти.

— Сали-уста, — сказал он, — телеги, что ты мастеришь, — истинный себап. До чего хорошо, когда возвращаешься домой, а тебя издали заслышат и выйдут навстречу!

Слышал или нет те слова Сали Яшар, — кто знает? — но он ничего не сказал, сидел все так же задумавшись, окутанный дымом цигарки.

На другой день Сали Яшар был в своей кузнице и, что случалось с ним редко во время работы, раза три подряд ставил свой молот на наковальню и, скрестив руки, опершись на него, подолгу стоял в задумчивости, а мехи тем временем работали. В первый раз он припомнил то, что рассказал Джапар о возвращении Чауша. Во второй — вспомнил, как он сам услышал звон приближающейся телеги, когда приехала Шакире, и при этом, как всегда, прослезился. А когда в третий раз Сали Яшар оперся на молот и задумался, он будто сквозь сон увидел тысячи телег, которые катятся и поют по дорогам, а из низких домишек, над которыми вьется вечерний дым, выходят с детьми на руках женщины; другие дети, постарше, бегут рядом, и все идут навстречу телегам встречать своих…