Старость аксолотля

Коридор становился все более захламленным, нам все чаще приходилось отпихивать от себя куски оборудования, обломки механизмов, все более крупную метеорную пыль. Мы уже двигались гуськом – шедший впереди закреплял фонарь на шлеме и, освободив руки, раздвигал завесы мусора. Однажды вытолкнутые из левитационного оцепенения, они затем отскакивали от стен, налетали на очередные предметы, кружили, в зависимости от массы, в медленном балете или будто разъяренные слепни; их не тормозил воздух, не тормозила гравитация. Оказавшись в арьергарде, я развернулся на сто восемьдесят градусов и посмотрел назад. Весь коридор за нами кружился и пульсировал, будто содрогающийся от перистальтики кишечник. Мы влезали во внутренности мертвого организма, который, однако, после нас оживал мертвячьей, полутрупной жизнью. Свет фонарей на скафандрах прыгал по носящейся повсюду могильной шрапнели.

Вскоре она стала еще гуще. Мы добрались до перекрестка. В коридоре справа свет увязал во мраке на расстоянии в пару метров – там висели метеоритные обломки величиной с кулаки и головы, куски угольной и железоникелевой породы, пористого реголита, энстатитовых хондритов.

– Нам не протиснуться.

– (шум) Как это все тут оказалось?

Часть обломков вплыла в главный коридор, нам приходилось отпихивать камни с многокилограммовой массой и еще следить, куда они потом улетают, рикошетом рассыпались в замедленном темпе, будто бильярдные шары. Двигавшийся впереди Радист, тяжело дыша, предупредил об исключительно тяжелой преграде, которую он только что оттолкнул, и лишь направив на нее два фонаря, мы увидели, что, медленно вращаясь, пролетает над нашими головами, на миг вырванное из черного молока: труп человека в разодранном надвое комбинезоне. Радист оттолкнулся плечом от стены, развернулся вокруг сломанной балки, передал импульс банке со смазкой и уперся пятками в потолок.

Мы зависли вокруг, нервно облизывая его языками света.

– (шум) (шум)

У него отсутствовала левая половина головы. Разрез наверняка был сделан лазером – осталась ровная плоскость от макушки черепа до кости ключицы, extremitas sternalis[195] и manubrium sterni[196]. Оттуда произрастал раскидистый куст кремниевых и медных схем, ниобиево-танталовых диодов, вакуумных ламп, длинных резисторов на оловянных жилах, в клочьях порванной изоляции и загустевшего тавота. Из corpus callosum[197] торчал вкрученный вертикально в обледеневшую мозговую ткань считыватель ферромагнитной ленты.

– (шум) Доктор?

Я осторожно раздвинул материю комбинезона. На белой майке следов крови не обнаружилось. Мужчина застыл с раскинутыми, будто для полета, руками, подогнув ноги. Правый его глаз – ледяной рубин – с маниакальным напряжением таращился в бесконечность между локтем Пассажира и коленом Радиста. Прежде чем он замерз, в глазном яблоке лопнули все кровеносные сосуды. Правая половина рта застыла в полукрике, показывая половину языка. Слева ему соответствовала половинка перфокарты. Я вырвал ее из этого кустарника обезумевшей электроники. Код на краю описывал элемент некоей техногаторской процедуры. Я передал карту Радисту. Тот записал код и спрятал ее в карман скафандра.

Вспомнив про карманы в комбинезоне трупа, я обшарил их, но не нашел ничего, кроме карандаша, нескольких резиновых прокладок и связки проводов. Однако при этом я обратил внимание на левую кисть покойника – лишь посветив вблизи, заметил, что ногти на ней на самом деле не ногти, их заменили квадратными эбонитовыми пластинками. Кожу кисти покрывала густая татуировка машинного штрихкода. Я отвернул рукав комбинезона. Татуировка шла вдоль всей руки. Либо ее сделали до смерти космонавта, либо уже после кто-то снова одел мертвеца.

– (шум) Доктор?

– Понятия не имею. Наверняка он погиб раньше. Но как, и что это вообще такое…

– (шум)

Повинуясь некоему абсурдному рефлексу, я повел фонарем в обе стороны в глубь коридора. Не наблюдает ли кто за нами, не подкрадывается ли? Но во мраке возник лишь хаос машинной могилы, движущийся и неподвижный.

– (шум) Де Грэ, третья волна, «Резонанс Трутня».

– (шум) Что?

– (шум) Этот космоарт в свое время уходил на Луне за триста тысяч. Теперь это банальность. Простейшие контрасты человек-машина. Вы видите всю топорность подобного рода симметрии.

У меня запищал кислородный таймер. Я предупредил их, и они замолчали. Я считал показания датчиков излучения. Ничего не изменилось. Где мы находились по отношению к оси вращения остова корабля, нашей «жемчужины» и защиты? Радист какое-то время изучал свои записи. Я закусил губу. Мы не слишком хорошо все продумали и наверняка не успеем вернуться в «жемчужину». Предполагалось, что нас прикрывает фланец атомного реактора какого-то из этих разрушенных кораблей или поселений. Но зашли ли мы достаточно далеко в глубь «Беовульфа», за пределы вектора пробитой в нем дыры? Радист считал метры и повороты. Он должен был знать.

– (шум) Окей.