Старость аксолотля

Случился ли сперва инсульт, и Профессор, чтобы спасти поврежденный мозг, решил использовать в качестве протеза вычислительную машину – или именно его забавы с наращиванием лобных долей шкафами с вакуумными лампами и магнитной памятью привели к внутричерепному кровоизлиянию?

Мы знали только одно: существовала Великая Теория – в соответствии со сделанными собственной рукой Профессора записями – полная, связная и непротиворечивая, с доказательствами и проверяемыми предсказаниями, с тучей дополнительных гипотез, с тысячами физических применений. Она существовала, существовала, но где-то по другую сторону границы, там, за мостом, за тьмой.

Я приносил ему записи и распечатки из спасенной машинной памяти. Показывал формулы, осколки его открытия.

Он качал головой. (Из-под бинтов и шерстяной шапочки виднелись шрамы.)

– Не знаю, не понимаю.

– Может, хотя бы вспомните, Профессор?

– Я слишком глуп.

Теперь уже наверняка.

Возникла идея повторно пройти весь его путь, шаг за шагом, ступая по следам Профессора. Находились добровольцы, собственно, добровольцев у нас было множество, пылавших надеждой кандидатов в гении. Их не пугала необходимость трепанации черепа и экспериментального введения электродов в передний мозг. Некоторые сами по себе проявляли немалые научные таланты, принося воистину впечатляющие списки публикаций. Здесь, однако, имела место исключительная ситуация: появился шанс совершить изначально подтвержденное, изначально гарантированное открытие. Сокровище существовало, и даже было известно, как оно выглядит, – требовалось лишь к нему пробиться.

Профессор выслушивал мои отчеты об этих экскурсиях в темные континенты физики с легкой улыбкой, может, даже с интересом, но не большим, чем к результатам автогонок или прогнозу погоды на следующий день.

– Что вы говорите, что вы говорите, – качал он головой. – И как он, выжил?

Выживали многие. Некоторые даже утверждали, что в самом деле совершили открытие – они не могли после отключения воспроизвести недостающие основы Теории, но клялись, что помнят чувство озарения; у них сохранялись крайне ясные воспоминания о прикосновении к Истине, о мысленном охвате всей абстрактной конструкции – за секунду до коллапса, за мгновение до кровотечений, пожаров, взрывов ламп, потерь сознания, инсультов, электрических замыканий, перегорания предохранителей, аварий сверхпроводящих контуров. Если они и оставались живы, то с выжженной мозговой материей, наполовину парализованные, глухие или слепые, или немые, или без чувственных центров, или без центров логики, или без глаголов, или без имени и фамилии. Их увозили из Института будто жертв-инвалидов с линии фронта некоей варварской войны – пусть возвращаются в тыл героями сражения Разума с Природой, пусть залечивают раны. Уже подходят новые полки, отправляя в ядовитый туман и под град бомб новые мозги.

Менялись также генералы. Брали верх другие стратегии. В самом ли деле нужно соединять белковую кору с электронной? Не идет ли речь попросту о величине логической системы, неважно из чего созданной? Мы окунули во тьму половину графства, перегрузив ближайшие электростанции.

Профессор угощал меня конфетами с алтеем.

– Машина, дорогой мой, – это грех человека.

– Что вы имеете в виду, Профессор?

Он показал на пса, гонявшегося за чайками по дюнам.

– Мы могли бы нарастить ему третье, четвертое, пятое полушарие, соорудить в итоге нечто наподобие человеческого разума… верно? Но зачем, собственно? Зачем мучить животину?

Скрывался ли за этим некий более глубокий аргумент, содержательная информация? Или лишь воспоминание об обладании информацией?

Он не убеждал меня никакими логическими выводами, я не чувствовал себя убежденным. И тем не менее именно тогда во мне зародилось беспокойство, предчувствие неумолимого срыва, которое с тех пор меня не покидало, продолжая расти и сгущаться.

Похоже, подсознательно я пытался не столько понять Профессора – поскольку ничего такого, что можно было бы понять, он как раз не сообщал, – сколько декодировать, расшифровать, интерполировать. Физики в Институте рассказывали мне о моделях голографической космологии: все находится на поверхности Вселенной, вся информация содержится в ее границе. Я ездил к нему на море раз в два-три дня, оставаясь до темноты.