Старость — это надолго

— Он бывает излишне туп, излишне придирчив, излишне солдафон! — прошипел в сторону выхода толстяк.

Доктор незаметно пнул ногу Лу под столом, и тот вышел, прихватив горбушку хлеба.

Не хватало еще, чтобы юный слуга слушал ругань старого пьяницы! Андре по-своему заботился о воспитании парня и старался ограждать его от лишней или вредной информации.

— Полагаю, вам не слишком приятна личность настоятеля? — осторожно спросил он у брата Модеста.

— Мне могла достаться эта должность, — ответил тот с кислой миной. — Но настоятелю не полагается готовить. После смерти предыдущего аббата у нас уже было так мало людей! Воображаю, какой мерзостью нас кормил бы отец Лоран, заняв мое место…

— Вы отказались от возможности возглавить монастырь только из-за еды?

— Поверьте, в нашей жизни не так много других радостей. Миска доброй похлебки для старика порой значит больше, чем улыбка красотки для юного хлыща. Или танцы для самой красотки… Мои слова, должно быть, вас удивляют? — толстяк развернулся лицом к доктору и развалился на скамье, опершись спиной на стол. — Я один из последних новобранцев Сан-Антонио, как бы выразился наш комендант… Принял обет в сорок лет с хвостиком.

— А до этого? — спросил Андре, с любопытством уставившись на него.

— Был бароном N-ским. Старший сын своего отца, тоже барона…

— Но как же так? Наследник, титулованный и…

— И совершенно несчастливый, мсье. Хотите выпить? Там, на кухне, бутылочка доброго бургундского.

— Здесь? Откуда? — Андре не смог скрыть удивления.

— Наш возница иной раз балуется «контрабандой» ради лишнего куска пирога. Надеюсь, это останется между нами.

Доктор уверил повара, что будет нем как рыба. Через несколько минут они сидели на кухне, на всякий случай прикрыв наружную дверь. На разделочном столе стояла бутылка обещанного вина, лежали остатки хлеба и немного молодого сыра.

— Я всегда был склонен к чревоугодию. Здесь предаваться этой страсти непросто, особенно последние годы, — мрачно пошутил брат Модест, наполняя стаканы.

— Должно быть, ваш настоятель не привык к роскошным трапезам.

— Он привык к солдатской баланде, к побоям и лизоблюдству. Грубый и неотесанный вояка — ничего больше. Разумеется, когда его назначили настоятелем, никто и предположить не мог, что притенения ожидают даже кухню…

— Как он вас притесняет?

— Он мечтает добиться снисхождения от епископа и ради этого экономит на всем. Видели бы вы, из каких крох мне приходится готовить на семерых! У нас совсем крошечное хозяйство и сад; закупать большую часть продуктов приходится в деревне — но денег почти не выделяется. А все это для того, чтобы побольше средств отослать начальству. Монастырь убыточен, мсье доктор, и ничего тут не поделаешь. Ни Папе, ни кардиналу, ни даже епископу нет до нас никакого дела: семь забытых стариков едва сводят концы с концами в горах. Но господин комендант упорно не желает признавать всю отчаянность нашего положения.

— Разве сюда не приезжают проверяющие или что-то в этом роде?

— Что вы, мы слишком далеко от цивилизации, — горько махнул рукой старый толстяк. — Сан-Антонио подчиняется епископу в Уэске, туда несколько дней конного хода. Все весточки во внешний мир передает брат Арман, когда ездит в деревню. Дальше их отвозит один из племянников нашего плотника.

— Плотника?

— Брата Серхио. Он из местных, родня сдала его в монастырь совсем мальчишкой. Такое часто бывает у бедноты, особенно в голодные времена.

— Печальная история… Но расскажите же о себе, уверен, это более интересно.

— Вы разочаруетесь! — монах отхлебнул вина и поморщился. — Я вел самую обычную жизнь для мелкого дворянина. Мое предназначение: быть наследником отца — было ясно с самого рождения. Учился у бенедиктинцев в соседнем с нашим замком монастыре, погулял положенное, а потом женился. В двадцать пять унаследовал отцовские земли и титул…

— Но что-то пошло не так?

— Все… Жену я любил, прекрасная была женщина. Но первая беременность закончилась печально, а следующая долго не наступала… Нам было под сорок, когда она понесла второй раз. Местный доктор следил за ней весь положенный срок, я собрал лучших повитух из окрестных деревень в своем замке — но все оказалось тщетно… Бедная Жанна умерла, рожая нашего сына. Мальчик тоже не выжил.

Монах замолчал, чтобы снова приложиться к вину. Андре терпеливо ждал, но минута шла за минутой, а выпивший лишнего толстяк не думал продолжать рассказ. Наконец доктор не выдержал:

— Вы долго скорбели о ней?

— Долго, — буркнул брат Модест. — Сколько положено безутешному вдовцу и еще столько же. Много пил, еще больше ел — все как полагается.

— Но вам ведь нужно было думать о продолжении рода… Неужели вы пожертвовали свое состояние и замок церкви?

Монах едва не поперхнулся куском сыра.

— Да бог с вами! Я далеко не святой, мсье, — сказал он, откашлявшись. — Нет. У меня есть младший брат. Отличный, надо сказать, мальчишка. Теперь-то ему хорошо за сорок…

— Так вы решили уступить ему дорогу, удалившись от мира? Так благородно!