Старость в околонаучной степени

Нельзя одного и того же состояния ожидать от безукоризненно, до пустоты вышколенного лондонского клерка и от неугомонного ирландца Бернарда Шоу.

* * *

Старость – это противоречие между инерцией молодости в душе и неуклонно сдающим телом. И выход один – в постоянной корректировке зыбкого баланса желаний и возможностей.

Но бог ты мой! В любом нашем состоянии (в иных случаях и при смерти) есть свое счастье!

* * *

Да, старость – в очевидности растущего противоречия между мощью твоей квалифицированности и слабеющей работоспособностью.

А самый существенный ее недостаток – невозможность начать новую жизнь! Тут бы, черт возьми, и старую-то не потерять ненароком.

* * *

Наиболее верный, действительно оптимальный и, безусловно, всеобщий путь увеличения продолжительности нашей жизни, всестороннего укрепления здоровья – вовсе не в успехах здравоохранения и фармацевтики (в денежном укладе их успехи и сами системы куда ловчее эту жизнь сокращают!), а в настойчивой и целеустремленной работе по преобразованию нашей социальной природы (всего, что составляет и определяет повседневность) до максимальной востребованности именно человека с постоянством развития в каждом и у всех глубоко человеческих свойств и качеств. Путь возрастания функциональной потребности – именно в этих качествах и свойствах, неизменности роста их востребованности ежедневно и ежечасно.

Преждевременная человеческая дисфункция в имяреке, всего заложенного в нем, начиная с космогенеза и завершая вкладом истории, – вот самая смертельная болезнь доныне (но не навеки!). И генный аппарат, сколько в нем ни копайся, тут вторичен. Никакие пилюли бессмертия кардинально ничего не изменят.

Дайте людям общественное бытие на уровне, достойном именно человеческих потребностей, качественно развивающих поколение за поколением, и они будут жить и сами по себе, без профессионально-медицинской поддержки, выбрав не только элементарно здоровый образ жизни, но и достойные себя цели, самое малое полтора века.

Ибо раннее наше старение прежде всего и напрямую связано с ущербностью наличного социального уклада. Генный аппарат лишь следует за ним. Потому и долгожители, кому так или иначе повезло, у нас не норма, а исключение.

Объем востребованности глубоко человеческих начал и достоинств сегодня низок до жути. И современный человек живет не более, чем ему отпущено, как и животное. Даже те, кто возвышается над средним, зависят от общей кислотно-щелочной среды людской жизни, в которой преждевременно и никчемно расходуются огромнейшие умственные и душевные силы.

Не самый слабый из примеров демонстрирует наша страна, где к началу ХХ века средний срок жизни немногим переваливал за тридцать лет, а всего несколько десятилетий спустя, с очевидностью качественных изменений как раз социального бытия, он увеличился более чем в два раза! И, наоборот, с торжеством идиотизма и мерзости в качестве основ и принципов общественно-государственного строя статистика скатилась до уровня слаборазвитых африканских стран. И даже те, кто урвал куш в неразберихе и беспределе, не могут уйти дальше потребляйства, оскотиниваясь так или этак и теряя свою человеческую функциональность со всеми вытекающими последствиями.

Да, здоровье – это функция. Но первейше – именно человека, а не имярека как такового, у кого это лишь просто срок жизни как переходное состояние от одного небытия (с рождением) к другому небытию (смерти).

Проще говоря: нездорово общество – нездоровы и мы!

Ибо здоровье – это жизнедеятельность, а не набор положительных анализов.

* * *

Донское кладбище. У своих.

Чем бывают близки давно и навсегда ушедшие люди? Обязанностью помнить их по тому или иному правилу, случаю, поводу? Обязательством нашей совести? Предписанностью ритуала? Почему навещаем их, поднимая из памяти?

Но, может быть, все дело в том, что с ними при каждой из встреч восстает из небытия и дорогая часть нашей собственной жизни, за которую им благодарны, сколько б не минуло лет. И с тобой, пусть и недолго, побудет тот, кем ты сам был с ними и кого, по воле судеб приняв в сознание, в свои переживания, заботы и мысли, они однажды унесли с собой. И он тебе так же навечно дорог, как и они.

И в твоем сознании, в отличие от кладбища, они всегда тебя ждут не горсткой праха, а полнотой встреч, отношений и чувств.

* * *

Он тяжело болен старостью. И она уже захватила его тело, душу, разум прежде всех других серьезных болезней при его же собственном попустительстве. И этот некто – не просто один из ругаемых современников, а родной брат, будто выросли мы в совершенно разных домах, условиях и обстоятельствах, будто и гены абсолютно разные у нас у нас. В постепенной сдаче в себе доказуемо человеческой личности с выпусканием своей талантливости в свисток.

Вот подоснова гражданских войн последних столетий: столкновение тех, в ком живы ум, душа и совесть, с теми, кого душевное старение прихватило смолоду, отчего и сопротивляются новизне. И теперь старость их уже ничего не производит, кроме навоза, а всякая подкатившая копейка рождает жадность. Тут и болезням законное место!

* * *