Старосветские убийцы

– Какая линейка? – Веригин решил попытаться побольше узнать сам, прежде чем его начнут пытать. Сомнений в том не было, больно угрожающе играл дубиной громила в костюме исправника. – Где княгиня? Пока не скажете, буду молчать.

– Да Бог ее знает, по тракту не проезжала, я его весь изъездил, – соврал Терлецкий. – Может, сюда вернулась?

– Нет, не возвращалась, – заверил Киросиров.

– Возвращалась, – сам не зная почему, признался генерал и прикусил себе язык. Старый дуралей, вон как у бандитов глаза загорелись.

– Расскажите поподробней, Павел Павлович, – попросил Терлецкий.

– Ничего вам, бандитам, рассказывать не буду. Убивайте сразу!

– С чего вы, Павел Павлович, нас бандитами величаете? Это вы сбежать пытались.

– Постойте, – задумчиво произнес Веригин. – Вы меня преступником считаете, а я вас? Я не сбежать, я княгиню отправился спасать. Письмо получил.

Генерал достал из-за пазухи драгоценный конверт. Терлецкий вслух прочел:

"Милый, несравненный Павел Павлович! Не удивляйтесь, что я обращаюсь к вам так, но вчера вы произвели на меня столь глубокое впечатление, что в минуту смертельной опасности я решила обратиться именно к вашему высокопревосходительству. Я никого не убивала, все улики против меня подстроены. Скажу больше, я сама невинная жертва, и моя жизнь висит на волоске!

Умоляю, спасите! Мне не к кому обратиться, только вы, великодушный рыцарь, можете спасти Прекрасную Даму!

В десять часов у могилы Кати Северской будет стоять экипаж. Верный человек отвезет вас ко мне. При встрече все расскажу подробно.

Ваша Элизабет.

P. S. Письмо сожгите. Если попадет в чужие руки, мне – конец.

P. S. S. Не надевайте мундир – он заметен. Убийцы могут догадаться, что вы спешите ко мне на помощь, и выследят меня.

Целую…"

– Почему не сожгли? – поинтересовался Терлецкий.

Генерал смутился и задал встречный вопрос:

– Теперь вы рассказывайте, почему меня бандитом считали?

– Нате. – Федор Максимович сунул Веригину письмо, полученное Сочиным.

Тоннеру было очень плохо, смысл разговора иногда ускользал, да и говорить было тяжело. Но этот вопрос надо было задать немедленно:

– Павел Павлович! Ожерелье у вас?

– Ожерелье? Какое ожерелье? – переспросил Веригин и внезапно вспомнил о переданных ему на хранение бриллиантах. – Нет, оно в мундире, в потайном кармане.

– А мундир? – затаив дыхание, спросил Терлецкий.

– В комнате.

– Исправники, за мной! – Федор Максимович бросился вверх по лестнице. Уже сверху крикнул: – Комната заперта?

– Не помню, – пожал плечами генерал.

Вернулись быстро. Терлецкий печально покачивал головой, а Степан зачем-то притащил веригинский мундир.

– Украли? – только и спросил Киросиров. Злодейская интрига стала понятна и ему.

– Хорошо, что мы друг друга не перебили. – Тоннер сел. От кадки с огромным фикусом, стоявшей у изголовья оттоманки, почему-то нестерпимо воняло спиртным.

– Хитер малый, – развел руками Федор Максимович.

– Или хитра, – уточнил Тоннер.

Павел Павлович переоделся, но даже любимый мундир не вернул ему былой уверенности. Потерять вверенную ценность – все равно что утратить знамя полка. Стыд и позор!

Тоннер собрал силы для следующего вопроса:

– Письма одним почерком написаны?

Терлецкий попытался сравнить, но в графологии был не силен. Обратился к Рухнову:

– Михаил Ильич, вы, кажется, секретарем служите?

– Да, – подтвердил тот.

– Значит, в почерках разбираетесь. Гляньте-ка.

Рухнов разглядывал письма долго и внимательно; все сидели молча, ждали вердикта.

– Хотя первое по-русски написано, а второе по-французски, совпадающие в обоих алфавитах буквы схожи. Наклон одинаков, идентичны и завитки заглавных букв.

– А запах? – спросил Тоннер. – Пахнут письма одинаково?

Рухнов понюхал:

– Кажется, да!

– Это духи Элизабеты Северской, – сообщил Тоннер.

– А почерк мужской или женский? – поинтересовался Терлецкий.

Михаил Ильич ответить не успел. В трофейную ворвался Андрей Петрович Растоцкий и тотчас накинулся на урядника:

– Киросиров! Чем вы тут занимаетесь? Я немедленно еду к Мухину и требую вашей отставки!

От тихого подкаблучника такой спеси урядник не ожидал. Уставился на помещика в изумлении и захлопал глазами. Растоцкий распалялся все больше:

– Лясы здесь точите, а убийца по моему дому бегает!