– А когда Савелия утопили? То есть придушили? – спросил Киросиров.
– Судя по степени разложения, тело в воде пролежало часов двенадцать, – сообщил Тоннер. – Возможно, Савелия убили сразу после обеда, когда он, собственно, и исчез.
Терлецкий спросил у Глашки:
– Ничего он про княгиню Елизавету не говорил? Мол, гаплык ей, или что-то в этом роде?
Девушка помотала головой.
– Да что он мог знать? – усомнился Киросиров.
– Он точно знал, уехала княгиня утром или нет, – напомнил Тоннер.
– Северскую и пастух видел, – напомнил Веригин.
– Он видел издалека чагравого мерина с наездником, – заметил Тоннер. – Была ли то княгиня или нет – неизвестно.
– Была иль не была? Вот в чем вопрос! – с пафосом продекламировал Павел Павлович и напомнил Роосу: – Опять-таки ваш Шекспир!
Этнограф согласился:
– "Гамлет, принц Датский".
– Не пойму, что за границей с образованием? – проворчал Веригин. – Говорю ему: Шекспир, а он в спор. Какого-то принца приплел…
– Неуч, – поддакнул урядник. – Пойдемте в дом, что-то зябко.
Все не спеша направились в усадьбу.
Рухнов украдкой наблюдал за Митей. Подойдя к покойнику, юноша сильно задрожал, а потом крепко задумался. Словно силился принять какое-то решение и никак не мог. Когда все пошли к буфетной, чтобы через черный вход войти в дом, юноша тихонько отделился от компании, обогнул флигель старой княгини и исчез из поля зрения.
– Денис, – шепотом позвал Михаил Ильич Угарова, зашедшего вперед него в дом. – С моей хромотой за молодыми ногами не успеть. А наш друг Митя куда-то направился. Надо бы проследить!
– Подозреваете? – так же шепотом спросил удивленный Денис.
– Не то слово! Я вчера утаил кое-что. Знаете, не хотел разжигать ненужные страсти. Ведь и Тучин, и Карев влюблены в одну особу. Я думал, Митя вечером к ней направился…
– Как? И он из дома уходил?
– Да, но потом выяснилось, что я ошибся. Не посещал он Машеньку, куда-то в другое место бегал. И ничего про то не сказал.
– Я согласен, это подозрительно.
– Денис, не теряйте времени. Попытайтесь выяснить, куда сейчас Митя пошел, и будьте осторожны.
Михаил Ильич по-отечески перекрестил Угарова, и тот поспешил через дом к центральному выходу.
Глава двадцать седьмая
Тоннер вместо завтрака направился к пациентам.
Анну Михайловну он обнаружил в кресле. Сиделка пояснила, что барыня, как проснулась, тотчас приказала ее посадить!
– Вот как, и говорить может! Это хорошо, – обрадовался Илья Андреевич. Если речь вернулась, значит, апоплексические удары были несильными, и есть надежда на полное, а главное, быстрое выздоровление.
Тоннер принялся считать пульс.
– Кто? – вопросительно уставилась на сиделку Северская.
– Тоннер Илья Андреевич, доктор медицины из Петербурга. – Медик представился сам, внимательно разглядывая пациентку.
Наметанный глаз тотчас подметил последствия вчерашних ударов. Половинки лица несимметричны: правая, из-за ослабевшего тонуса мышц, словно утюгом разглажена, даже старческие морщины не заметны. И глаза разные: левый раскрыт широко и внимательно разглядывает Илью Андреевича, а на правом веко опущено, зрачка почти не видать.
Анна Михайловна попыталась кивнуть и прошамкала:
– Северская!
– Очень приятно! Что же, пульс сегодня и крепче, и ритмичней. Теперь попрошу высунуть язык.
Старушка приоткрыла рот, и Тоннер при помощи маленькой серебряной ложечки его осмотрел. Как и ожидал, язык слегка перекошен вправо.
– Отлично! Можете шевелить пальцами?
Анна Михайловна послушно выполняла просьбы: на правой руке затруднений не было, пораженная ударом левая слушалась хуже.
– Помираю? – спросила Северская.
– Всех нас переживете, – улыбаясь, пообещал Тоннер.
В комнату вошел Глазьев, и старуха сразу скривилась.
– Настойка, тьфу! – сообщила она.
– Больше давать ее не будем, – заверил Илья Андреевич.
Один симптом радостней другого: пациентка в уме, при памяти, и изъясняется уже не отрывочными словами – первое предложение произнесла. Тут же прозвучало:
– Где…
Тоннер напрягся. Если спросит про сына, что отвечать? Могла и забыть о его кончине. А если напомнить, вдруг повторный удар последует? К облегчению доктора, Анна Михайловна задала другой вопрос:
– …Митя?
Илья Андреевич пожал плечами.
– Наверное, завтракает. Кстати, вам тоже следует подкрепиться.
Старуха в знак согласия кивнула.
– Начните с легкой пищи – творожок, простокваша. Если к вечеру почувствуете себя лучше, можно будет и бульончика выпить.
– Васю похоронили? – вдруг спросила Анна Михайловна. В глазах ее не было ни отчаяния, ни слез.
– Похороны завтра, сегодня тело повезут в церковь. Я бы не рекомендовал…
– Из окошка погляжу, – сообщила старуха и тихо добавила: – Попрощаюсь.
Сиделка отдернула тяжелые шторы на окнах. На лужайке перед главным входом наблюдалось столпотворение. До одиннадцати было еще далеко, но на церемонию уже собрались окрестные крестьяне, да и помещики потихоньку подтягивались.