Старовер

В день Святого Вонифатия[10], мученика Тимофея и преподобного Илии Муромца Печерского в церкви Святого Спаса отцом Александром была совершена надлежащая служба. Раскатистый голос священника огласил церковь молитвой:

«О многострадальный и всехвальный мучениче Вонифатие! Ко твоему заступлению ныне прибегаем, молений нас, поющих тебе, не отвержи, но милостивно усльши нас. Виждь братию и сестры наша, тяжким недугом пианства одержимыя, виждь того ради от матере своея, Церкви Христовой, и вечнаго спасения отпадающия. О святый мучениче Вонифатие, коснися сердцу их данною ти от Бога благодатию, скоро возстави от падений греховных и ко спасительному воздержанию приведи их…».

На службе семейство Хлюстовских стояло в первых рядах перед алтарём. Станислав, облачённый в новый лабашак, сшитый женой из отменной шерсти с бархатной отделкой и мягкие сапоги, внимал каждому слову отца Александра. Злата, покрытая новым цветастым платком, казалась умиротворённой, её лица не покидала лёгкая улыбка, словно женщина хотела сказать: «Вот посмотрите на мужа моего красавца и детей… Да я ещё бабёнка, хоть куда… И всё у меня хорошо… Живу я в достатке… В Господа верую и потому не оставляет он меня своей благодатью…»

Маленькую Кристину, также разряженную в новые одежды, на руках держала дюжая нянька. Девочка смирно сидела у неё на левой руке, правой же женщина осеняла время от времени себя крестным знамением. Николай, также разодетый в пух и прах, пытался сосредоточиться на молитве – ему хотелось обернуться и увидеть Дашу Мартынову…

Семейство Венгеровых с трудом расположилось в церкви у самого входа. Народу набилось не протолкнуться. Те, кто пришёл позже из соседних деревень, стояли на паперти.

В помещении было душно от дыхания множества людей и воскурений. Среди пёстрой разряженной толпы селян Мишка попытался разглядеть дружка Кольку, но тщетно. Вдруг его взор зацепил стройную девочку, покрытую цвета незабудок платком. Из-под головного убора по спине струилась пшеничного цвета коса. В новой тёмно-синей с отделкой курме[11] она казалась старше своих лет. Мишкино сердце учащённо забилось: она, Дашка Мартынова! Девочка стояла подле родителей и внимала молитве.

Первым порывом Мишки было – пробиться сквозь толпу, подойти к Дашке и взять её за руку. Затем он окинул взором свои потёртые от времени разлапистые выворотижки[12] и большой не по размеру зипун. Мишке стало неловко: такая красивая девочка, нарядно одетая и он рядом – в старой обувке и отцовском перешитом зипуне. Мишка тяжело вздохнул и подумал: «Вырасту, стану приказчиком приду к Дашке разряженный в пух и прах, одарю её дорогими подарками…»

После окончания службы поток прихожан вынес Мишку вместе с семьей на трескучий мороз. Однако он задержался подле паперти, дожидаясь Дашу. Мишка точно не знал, чего он хотел: то ли её нарядную разглядеть поближе, то ли прикоснуться к её руке…

Наконец Даша поравнялась с Мишкой, вжавшемуся в бледно-жёлтую стену паперти. Кто-то из прихожан попытался сунуть ему монетку. Мишка машинально, как зачарованный, взял подаяние – его взор был прикован к Дашке Мартыновой. Неожиданно девочка повернула голову в его сторону – голубые, небесного цвета, невинные глаза светились добром и умиротворением, на губах играла лёгкая, едва заметная улыбка. Мишка невольно подался вперёд и, оттолкнув пожилую селянку, схватил Дашу за руку.

– Салозган[13]! – выругалась женщина.

Мишка никак не отреагировал на оскорбление. Он видел перед собой только Дашу… и ощутил в своей руке тепло её ладони. Это продолжалось лишь кроткий миг – поток, выходивший из церкви, оттеснил девочку.

Придя домой, Мишка подумал: «Увижу её в церкви на Рождество, потом на Крещенскую неделю… И на Крещенское катание на санках…»

* * *

По ежегодной традиции после Рождества в лавку Станислава Хлюстовского потянулись нуждающиеся селяне. Хозяин всех без исключения одаривал парой обуви, стараясь подобрать по размеру. За год в мастерской скапливался брак: порой где-то на обувке шов кривой получился, или недолжный крой вышел – такую обувь и раздавал Станислав. Однако бедняки не роптали, от души благодарили поляка, ибо хорошая обувь стоила немалых денег.

В рождественской благотворительности Станиславу всегда помогала жена, на сей раз подвязался и Николай. Он, тщательно осмотрев брак, отобрал подходящие выворотижки и испросил дозволение отца подарить их Мишке Венгерову. Отец не возражал.