Старшая сестра

Максим Андреевич был недоволен собой. С утра он хотел поехать на отдельный участок, его беспокоила медлительность, с которой шла там уборка торфа, но пришлось срочно созвать участковых механиков и разъяснить им новый приказ треста. И оттого, что поехать не удалось, у Максима Андреевича испортилось настроение. Вот он уже третий день сидит в управлении и не может вырваться на участки: то дело не отпускает, то директор. И сегодняшнее письмо жены. От него на душе какой-то неприятный осадок. «Придираюсь!.. — укорил себя Максим Андреевич. — Нина права, трудно жить вчетвером в одной комнате. И все-таки, как было бы здорово, если бы Нина, не спрашивая ни о каких «квартирно-бытовых условиях», взяла бы однажды вечерком нагрянула в мою холостяцкую комнату. В одной руке — чемодан, в другой — рука Андрюшки. Эх! — Максим Андреевич улыбнулся, потер ладонью лоб, помотал головой. — Нет, это, кажется, невозможно!»

— Чего еще «невозможно»? — спросила тетя Стеша. Говоров смотрел на нее непонимающими добрыми глазами.

— Разве я что-нибудь сказал, тетя Стеша?

— Ага, сказал.

— Странно…

— Вот что, Андреич, пойдем ко мне обедать! — неожиданно предложила тетя Стеша. Лицо ее выражало и материнскую строгую теплоту, и боязнь того, что Максим Андреевич откажется от приглашения. Он колебался, но, взглянув на тетю Стешу, понял: если отказаться — обидится.

Он поднялся.

— Согласен!.. Буфет, говорят, откроется только в три… Благодарствую, тетя Стеша!

Она занимала комнатку в здании управления, в самом конце коридора.

Когда Говоров шагнул через порог, ему показалось, что он пришел к сестре Маше — пахнуло на него родным домашним уютом.

— Сейчас щами вас угощу, — церемонно, входя в роль хозяйки, сказала тетя Стеша.

2

Анна Федотовна получила письмо. Сгущались сумерки, но она сквозь круглые дырки почтового ящика разглядела конверт. «Это, наверное, от Лизы…» Мать вынула письмо и поспешила в дом, на ходу разрывая конверт. Прочла несколько строк, и у нее потемнело в глазах. Комната на миг погрузилась во мрак.

— Не может быть!.. Как она смела?..

Письмо было длинное, сбивчивое. В нем было все: и мольба о прощении, и горечь, и желание услышать слово утешения, и попытка утешить мать.

Потрескивали в очаге дрова. Мать бросила письмо вместе с конвертом на мягко рдеющие угли. «У нее будет ребенок? От кого? Зачем?» Опустилась на стул, уронила голову на новое полотенце с вышитыми буквами «Е. Д.».

— Лизушка! Родная кровинушка моя, что ты наделала? Почему материнского совета не спросилась?

Под утро, когда невеселый осенний рассвет робко просочился в окна, Анна Федотовна убрала со стола мокрое от слез полотенце, скомкала его, сунула в нижний ящик комода.

— Нет, дочь, этого я тебе не прощу.

Она постояла, помедлила и неохотно пошла на работу. Впервые в жизни ей не хотелось быть на людях: сил не хватало услышать вопрос, который так радовал ее прежде: «Лиза-то твоя как поживает?.. Учится?»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

В маленьком флигеле на окраине Москвы день ото дня становилось уютнее. Лиза старалась, чтобы жилище выглядело чистым и аккуратным.

На кухонных полочках стояли чайная чашка, стакан, две кастрюльки и алюминиевая сковородка.

По некрашеному полу разостлан узкий половичок, который раньше, свернутый вдвое, лежал у Лизиной кровати в студенческом общежитии. Кровать под светлым байковым покрывалом, столик, два стула — вот и вся обстановка. Да еще — и это было, пожалуй, самое главное для Лизы — книжная полка.

По просьбе жены Аркадий устроил эту полку, прикрепив к стене длинную доску. На ней стояли учебники мужа и жены, художественная литература и другие книги.

Медленно, с трудом привыкали друг к другу Аркадий и Лиза. Аркадий казался ей противоречивым и непонятным. Он то трогал ее заботой о доме, лаской, то отталкивал неожиданным равнодушием.

Лиза часто расспрашивала Аркадия о его детстве, о семье. Он рассказывал охотно.

…Главой большой крестьянской семьи был отец, грубоватый, властный. Жена подобострастно подчинялась ему. Вначале она боялась, что муж — а он был красивее и моложе — бросит ее. Потом пошли дети — она успокоилась, опустилась: столько детей — никуда теперь не денется.

Иногда Аркадию было обидно за мать, но она не жаловалась… И мальчик решил, что взаимоотношения родителей вполне нормальны и что в каждой семье должно быть именно так.

Ребят было много. Их любили, но никаких праздников им не устраивали, подарков не дарили. Бывало, отец заикнется о том, что Аркашка неплохо рисует и надо бы парнишке купить краски, но мать убеждала: «Ладно, вырастет и так… нечего деньги по ветру разбрасывать… Надо тебе вон шапку новую справить, а то прежняя совсем рыжая стала».

Однажды отец пришел домой под хмельком, в хорошем настроении, принес матери подарок — синий сатин на кофту. «Сшей, мать».

А через несколько дней Аркадий увидел, как хмуроватый смущенный отец надевал рубашку-косоворотку из синего сатина. Не радовала отца эта рубашка: приятнее было бы ему видеть на жене новую кофту… Но что делать, раз жене так нравится? Пусть будет по ее. Больше отец не делал подарков матери.