«Получила твое письмо. Мне никакого дела нет до того, кто он. И нечего мне расписывать о ребенке. Я не хочу иметь внучат от дочери, которая забыла себя и мать».
И дальше стояла еще одна строчка, написанная неровным дрожащим почерком:
«Моей Лизы теперь нет, есть другая, но та, другая, уже не моя».
В этот день Лиза впервые за все время учебы ушла с лекции. В крошечном флигельке, который она никак не признавала своим «домом», она не переставала думать о матери. Мысли ее уносились в родную Соколовку, в домик с белыми ставнями и молодой черемухой во дворе.
«Нет, мама, ты не отречешься от своей дочери. Не могу поверить, что я — «не твоя». Так говоришь не ты, а твоя обида, ты не можешь меня простить пока…»
Тяжелее вдвойне, когда знаешь, что ты сделал больно близкому человеку. О себе тогда забываешь — и все мысли о нем, близком. Лиза видела мать то больную и плачущую, то разгневанную, сдержанную, со строгими, ничего не прощающими глазами.
Под вечер Лиза расхворалась: отяжелела голова, начались колющие боли в пояснице. Пришлось лечь. Вскоре приехал Аркадий. На его шапке-ушанке — снежинки, воротник демисезонного пальто поднят.
Лиза забыла о себе, о своей боли.
— Тебе холодно, Аркаша, — сказала она, — ты бы надевал под пальто мой шерстяной свитер.
— А ты как?
— У меня ведь пальто на вате, обойдусь и без свитера.
Аркадий присел около Лизы на кровати.
— Нездоровится?
— Ничего, пройдет. Посмотри-ка, что я купил…
Аркадий вынул из кармана пару крошечных ботиночек-пинеток. Изумленная Лиза в эту минуту почувствовала себя самой счастливой женщиной на земле.
— Спасибо, Аркаша, — почти шепотом сказала она и, сама не замечая того, прижала крошечные пинетки к груди.
Аркадий внимательно посмотрел на жену, потом молча достал папиросы и закурил.
И Лиза не сердилась сейчас на то, что он курит не в форточку, о чем она много раз просила, так как запах табака вызывал у нее приступ тошноты.
Лизе казалось, что с каждым днем ее привязанность к мужу растет. «Может быть, я полюблю его… а может быть, уже люблю?» — часто думала она.
— Ты рада им? — кивнул Аркадий на ботиночки.
— Конечно, Аркаша! — блеснула глазами Лиза и добавила совсем тихо: — Мы как-то мало с тобой говорим о нашей дочурке…
— Во-первых, о сыне… Я очень хочу, чтобы у меня был сын. Ну, а потом, чего же особенно говорить: я знаю, что он появится. Завтра куплю ему еще игрушки, назовем его, если тебе нравится, Александром.
— Ну что ж, хорошее русское имя. — И, прижимаясь лицом к плечу Аркадия, Лиза добавила:
— А если девочка, то назовем ее Галей… Галинкой. Тебе нравится?
— Ничего, нравится.
— Да, я получила письмо от мамы, Аркаша.
— Что она пишет?
Лиза вздохнула:
— Тяжело маме… Она упрекает меня. Да ты возьми, прочти письмо. Оно лежит в кармане пальто.
Аркадий, не вынимая изо рта папиросы, поднялся за письмом. Быстро пробежал его глазами, бросил на стол.
— Черствая у тебя мать, Лиза.
Лиза повернула к Аркадию вспыхнувшее лицо.
— Ты не знаешь мою маму! И я тебе… запрещаю о ней так говорить!
— Ну что ж, запрещай… — Аркадий швырнул папироску в печку. — А я бы тебе запретил писать ей вообще… Дочь создает свою личную жизнь… Беременна… А она такие письма пишет — нисколько не думает о твоем счастье.
— Замолчи, Аркадий! Ты ничего не понимаешь — я сама виновата.
— Да, конечно, я ничего не понимаю, — обиделся Аркадий. Он сел к столу и углубился в чтение первой попавшейся под руку книжки. Лиза, отвернувшись, тихо всхлипывала. Она думала, что Аркадий утешит ее, скажет, что взаимоотношения с мамой наладятся, что Лизе будет легче. «Почему он молчит? А как хочется услышать сильные и ласковые, мужские слова утешения!»
Лиза перестала плакать, а Аркадий все еще читал или делал вид, что читает. Наконец он почувствовал ее взгляд, оторвался от книги.
— У тебя глаза сейчас, как у испуганной лани…
Может быть, он хотел развеселить Лизу, успокоить ее. Но Лиза подумала, что действительно она, испуганная, робкая, как лань, боится жизни.
Аркадий подошел к Лизе, подсел. Казалось, она только и ждала, чтобы прижаться к нему, успокоиться. Молчаливо гладила его волнистые черные волосы. Он поцеловал ее, потрепал по щеке. Лиза еще крепче прижалась к нему, и опять захотелось ей услышать что-то хорошее, простое, ласковое…
— Аркашенька, ну скажи мне что-нибудь ласковое…
Аркадий еле заметно улыбнулся:
— Что же? Разве не видно, что я тебя и так люблю, а старые слова, которые в зачитанных романах сотни раз повторялись, я не хочу говорить…
— А ты скажи свои, милый…
— Я не умею сентиментальничать, Лиза…
Стучал по крыше оторвавшийся кусок железной кровли. Во флигеле стояла тишина. Лиза отвернулась к стене. В ней взбунтовалась женская гордость, стало нестерпимо обидно и горько. «Выпрашиваю… ласку».
Вечером пришли гости — Васса Остапчук и Боря Петров. Аркадия дома не было, он вышел за папиросами и за хлебом.