Из шифоньера Нина Семеновна достала долгожданную каракулевую доху. Максим не видел еще. «Неблагодарный! Это же все скоплено, сэкономлено! Другая жена и больший оклад мужа пустила бы по ветру!»
Вошла домработница Анюта.
— Это вам вот девочка Алексеевых принесла. Сестра, что в Свердловске учится, прислала.
В конверте лежали программы сдачи экзаменов в пединститут. Нина Семеновна сунула пакет на полку в шифоньер. Ей стало немножко досадно, вспомнила она о «капризе» мужа, который твердил зимой, что ей надо учиться. Слава богу теперь он об этом пока молчит.
Перед зеркалом она примерила доху.
— А ведь чу́дно, как хорошо!
Накинула черно-бурую лису на одно плечо, потом на шею. Улыбка удовлетворения тронула пухлые губки Нины Семеновны. Она ласково погладила мех.
Вернувшись с работы, Говоров застал жену за странным занятием.
Полная кругленькая фигура Нины Семеновны то сгибалась вдвое, то распрямлялась. Максим Андреевич неслышно остановился в дверях столовой, с недоумением наблюдая за женой.
По-видимому, Нина собирает рассыпанные по полу спички. Но как это делает! Взяв с пола одну спичку, она выпрямляется во весь рост и только тогда кладет ее в коробку и снова низко наклоняется за другой, вместо того, чтобы собрать их сразу в горсть.
И совсем не было границ удивлению Максима Андреевича, когда Нина Семеновна вдруг снова разбросала по полу собранные ею спички. И опять кланяется…
— Послушай, Нина, что это означает? Переливание из пустого в порожнее или как убить время?
— А, ты пришел! Сейчас, Максик, все объясню.
— Существенная поправка — Максим!
— Ну хорошо — Максим, — миролюбиво согласилась Нина Семеновна, с тем же серьезным видом продолжая собирать спички.
Говоров вскипел:
— Да брось ты эти проклятые спячки. Что они тебе дались?
— Сейчас… сейчас… — задыхаясь, пролепетала Нина Семеновна.
Наконец, закончив, утомленная, но довольная, жена подошла к Максиму Андреевичу.
— Устала! А знаешь, для чего я мучила себя? — Она провела мизинчиком по складочке между бровей мужа. — Сердимся? Но ведь ты тоже хочешь, чтобы у меня сохранилась фигура. А я начала полнеть. Вот так склоняться и расклоняться способствует сохранению талии. Жир отлагается равномерно и…
Максим Андреевич повернулся и вышел из квартиры. Через минуту он стоял уже в передней, протягивая жене лопату:
— Пожалуйста, держи! Помню, ты собиралась разбить клумбы в палисаднике. Вскопай землю — там нужно склоняться и расклоняться, не говоря уже о полезности труда. И на воздухе. Прошу!
Нина Семеновна заморгала глазами:
— Ах, вот как! А для чего у нас Анюта?
Вскинув голову, она с достоинством прошла в столовую, полулегла на диван.
— Не игнорируй меня, Максим.
— «Не третируй», ты хотела сказать.
— Вот именно! Анюта! — громко крикнула Нина Семеновна и, вызывающе глядя на мужа, приказала: — Налей мне из графина стакан воды!
— Ну и дура, черт возьми! — Максим Андреевич поднялся. Столкнувшись в дверях со спешившей и готовой услужить хозяйке Анютой, еще больше обозлился:
— Анюта! Почеши пятки барыне!
Но окончательно «довел» Говорова в этот день Андрейка.
Только он успел еле-еле забыться в своем крошечном кабинете, как услышал звонкий голосишко сына.
— Анюта! Надень на меня галоши…
«Ах ты попугай эдакий! Уже усвоил маменькину манеру».
— Андрюша! Иди сюда.
Вбежал Андрейка в незастегнутой курточке, бросился было к отцу, но, заметив суровость на его лице, остановился.
— Почему курточка у тебя не застегнута?
— Анюта не застегнула и галоши не надевает… — начал жаловаться мальчуган.
— Вот как! Сколько тебе лет, морской капитан?
— Семь!
— Запомни: для себя с сегодняшнего дня будешь делать все сам. Просят других делать только одни лентяи, а раньше такими были бары, причем самые глупые. Очень попрошу тебя, почисти себе ботинки, надень галоши. И потом, хочешь помочь тете Маше?
— Хочу.
— Она сейчас сажает у себя в огороде лук… Интересно. Наполовину луковку всунет в землю, и все. А там через несколько дней у этого лука такие зеленые усищи вырастут.
Андрейка засмеялся. На его пухлом подбородке, как и у отца, показалась круглая ямка.
— Здорово!
— Очень здорово. Беги помогай.
Из другой комнаты раздался плаксивый голос Нины Семеновны.
— Этого еще не хватало — эксплуатировать ребенка на взрослом труде!
— А ну, Максимыч, мчись! — крикнул Говоров.
Андрейка от «Максимыча» восторженно заверещал и стрелой помчался к двери, крикнув:
— Ботинки потом почищу, ладно?
— Рада-рада, что не забываешь сестру, — говорила Мария Андреевна, встречая брата. — Давай сюда шарф-то. Нечего в карман его совать — помнешь. Сколько тебя учила… Вот здесь на полочке вместе с фуражкой он будет.
— Ладно, Маша… Степана Петровича нет?
— Нет. Не терпится — на рыбалку ушел. Жалеть будет, узнав, что ты приходил… Ну, садись, садись. Здоров ли? Как дела-то? Приехал из Ленинграда, оглянуться не успели — уже в трест укатил.