— Ты самый сильный у меня, Максим, — она сжала ладонями его лицо, — самый лучший.
— Лиза, родная! Надо решать. Я двойной жизни не хочу! Неужели ты не чувствуешь, что вдвоем, рядом, мы могли бы жить по-настоящему счастливо, Лиза. А как бы мы трудились! Еще лучше, еще больше.
Лиза молчала.
Максим Андреевич зарылся лицом в складки Лизиного платья, прошептал:
— Лиза, решай!
— Я… решила, — произнесла после некоторого раздумья Лиза. И ей сделалось страшно…
Аркадий Топольский сидел у камина. Несмотря на то, что вечер был теплый, Аркадия знобило. Он побледнел, осунулся. Черные, близко поставленные глаза зло щурились на синеватые язычки пламени. «Нет, как она смела?.. Муж занят научной работой… а она?..» Дрова в камине разгорелись. Топольский подбросил еще несколько поленьев.
«Как смела лгать мне?..»
Аркадий взъерошил волнистые волосы. Пожалуй, сейчас не боязнь потерять Лизу мучила его. Подымался гнев, закипала ярость.
Он с ожесточением бросил в огонь полено.
«Опозорила меня, Аркадия Топольского! Какое ей дело до того, что я — завтрашний кандидат наук… Какое ей вообще дело до моего самолюбия! Ломает семью…»
Топольскому попались Лизины тетрадки — заготовки будущей статьи, он сгреб их, с злорадным наслаждением метнул в огонь.
Дверь открылась. На пороге стояла Лиза. Вся ее фигура выражала спокойную решимость. И это сначала огорошило Топольского, а в следующее мгновение привело в бешенство.
Он вскочил со стула, но тут же снова сел и принял вид грозного, но справедливого судьи.
— Итак! — прерывающимся голосом заговорил Топольский. — Где ты была сейчас?
Лиза почувствовала, что бледнеет.
— На своем участке…
— Знаю! — грубо оборвал Аркадий. Ему хотелось оскорбить, унизить жену, сделать ей больно. — Я спрашиваю: с кем была?
«Интересно, как она будет лгать!» — почти с наслаждением подумал он.
С пылающим лицом, вскинув голову, она ответила тихо, но резко.
— С Говоровым!
— И тебе не стыдно сознаться в этом?
— Нет! Я пришла, чтобы сказать…
Он вскочил с места, будто кто его подбросил:
— Дрянь…
— Ну, вот, с этого бы и начинал… без игры! — Лиза не скрывала насмешки. Она посмотрела в прищуренные, бешеные глаза мужа:
— Я люблю Говорова…
Лиза не докончила. Ее прервал надсадный крик Аркадия. Он колотил стулом по полу и выкрикивал грубые ругательства… потом отбросил стул в сторону, шагнул к Лизе, и пощечина загорелась на ее лице.
— Перерасход… — главный бухгалтер грустно взглянул на Говорова и тут же успокоил: — Прошлогодний.
— Какой перерасход? — не понял Говоров.
— На ремонт вашей квартирки… вот стоимость краски, материалов. Товарищ Говорова перекрашивала комнаты и допустила перерасход выше утвержденной сметы.
— Ну и что же?
— Я вас информирую.
Максим Андреевич, нахмурившись, сказал:
— Не информировать, а требовать надо. Какая сумма?
— Да… нет, Максим Андреевич, я хотел согласовать… включить куда-нибудь… ведь товарищ Мохов, ремонтируя свою квартиру, тоже допустил перерасход.
— Мне нет дела до товарища Мохова… Вычтите из моей зарплаты, — и, не просмотрев документы, Говоров протянул их бухгалтеру. Тот ушел.
«Ну, теперь я должен вызвать его, — подумал Говоров, имея в виду Топольского, на которого жаловался один из начальников участка. — Пожалуй, удобный случай поговорить с ним о Лизе, о нас… Откладывать нельзя».
Он попросил секретаршу:
— Позовите ко мне, пожалуйста, товарища Топольского.
Аркадий, не здороваясь, подошел к столу.
— Чем могу быть полезен?
И, не дожидаясь приглашения, сел в кресло, не спуская прищуренных глаз с Говорова.
Наступило неловкое молчание.
Испытывал ли Максим Андреевич чувство вины перед этим человеком? Да, безусловно, испытывал… И это помешало ему сразу начать откровенный, прямой разговор о личном.
— Аркадий Иванович, строительство столовой на втором участке срывается… по вашей вине. Кроме того, там жилой дом не окончен.
— Я строю стадион.
— Закончите вначале жилой дом! Для этого потребуется всего несколько дней, потом переключитесь на стадион.
— Вы же сами ратуете за то, чтобы в центральном поселке было средоточие культуры, — сказал Топольский, и его губы иронически дрогнули. — Вот я и стараюсь, чтобы люди отдыхали в общественных местах… а не шлялись по лесу… с чужими женами.
Говоров вспыхнул, нахмурился, поднялся с места, остановился перед Топольским. Тот тоже встал.
— Знаете что, — начал спокойно Говоров, и только подбородок его вздрогнул при этом, — можете меня как угодно оскорблять, каяться перед вами я все равно не буду. Ясно?
— Что ж каяться-то? — процедил сквозь зубы Топольский. — Юбка тебя сама окрутила… как за нее не ухватиться… хотя бы украдкой?.. хотя бы на время?
«Если он говорит так со мной, представляю, как он оскорбляет ее», — пронеслось в голове Говорова. Он рванулся к Топольскому, и тот невольно попятился.
— Слушайте, Топольский, вы… пошляк!
Топольский ничего не ответил и вышел, резко хлопнув дверью.
Мария Андреевна виновато посмотрела на Топольского и сокрушенно покачала головой: «Эх, Максим, что ты наделал!»
— Мне надо Степана Петровича.