Старшая сестра его величества. Власть

Я кивнула на кресло рядом. Говорить не хотелось, но я знала Жерена. Он не отстанет. Он такой же настойчивый, как Алис.

— Елька, — заговорил мой друг после того, как разместился в кресле, предварительно подвинув его вплотную к моей постели, — скажи, Аруг был первый человек, которого ты лишила жизни?

Я хотела кивнуть. Но в память настойчиво выдала образы Ариты, Итаны и тех троих несчастных. И я помотала головой из стороны в сторону.

Жерен понимающе угукнул и задумался. А потом медленно, тщательно подбирая слова спросил:

— А ты уверена в этом? Понимаешь, ко мне пришел Алис и рассказал, что у тебя де-прес-сия, — по слогам выговорил он непривычное слово. — И я понял, что это очень похоже на состояние, которое бывает у молодых наемников после первого заказа... понимаешь, — повторил он, — я видел такое много раз. Убить человека своими руками очень сложно, и не каждый может потом чувствовать себя спокойно. Но ты ведь, не просто, — он запнулся, — тебя, наверное учили...

— Учили, — кивнула я и добавила, — учили судить, но не убивать невиновных.

Жерен нахмурился. Он склонился ко мне близко-близко и прошептал:

— А с чего ты решила, будто Аруг и его приятели не виновны?

— Может и виновны, — пожала я плечами и выпалила, — но никто не судил их за совершенные преступления! Я убила их только потому, что мне нужен был титул. Понимаешь?!

— Понимаю, — кивнул он. Достал из-за пазухи глиняную фляжку, в которых трактирщики продают вино на вынос, открутил пробку, хлебнул и задумчиво взглянул на меня. — А давай проведем суд прямо сейчас. Я буду обвинителем, а ты судьей.

Я пожала плечами. Понятно же, что за Аругом и его приятелями тянется длинный шлейф преступлений... Хотя Жерен прав, возможно, мне это поможет признать, что я не была не права. И может быть мне станет легче нести эту ношу.

— Давай, — кивнула я.

Жерен протянул мне фляжку, словно закрепляя нашу договоренность, и я совершенно машинально и бездумно взяла ее и сделала глоток.

Крепкое хлебное вино опалило горло. Я поперхнулась и закашлялась, на глазах выступили слезы. В груди жгло, но эта обжигающая боль, внезапно притупила другую. Ту, которая терзала меня все эти дни. И я торопливо хлебнула еще, чувствуя, как огонь пробежал по всему телу, разгоняя кровь и заставляя меня пылать, и замер в желудке, свернувшись там приятным теплым клубком. Перед глазами поплыло. Я несколько дней ничего не ела, поэтому опьянела почти мгновенно.

— Давай, — тряхнула я головой, — говори, господин обвинитель! Суд идет!

«Обвинитель» усмехнулся, отобрал у меня флажку и сделал глоток.

— Я обвиняю Аруга и его приятелей в том, что они сожгли дома добропорядочных горожан, это я имею в виду мой и Гирема, — пояснил он, широко улыбаясь, — подпольную мануфактуру другой добропорядочной горожанки и ее же харчевню, в которой подавали самую вкусную еду в Нижнем городе! Еще они устраивали дебоши в трактирах и избивали гостей, оказавшихся там. Громили лавки купцов, которые отказывались платить им дань, заплаченную накануне. Угрожали купцам сжечь их лавки. Убили Смотрящего за то, что тот не перешел на их сторону и отказался повышать плату для своих шмар. Всей компанией изнасиловали невесту нашего парня, потому что не смог достать его по-другому.

Сначала я воспринимала затею Жерена с судом как шутку. И, опьянев от хлебного вина, готова была посмеяться вместе с ним. Но с каждым словом улыбка пропадала с лица друга. И с моего. Все оказалось гораздо серьезнее, чем я могла бы себе представить.

— И это, Елька, только то, что молодые и дерзкие сделали, на том месте откуда ты их скинула. Я даже не говорю о том, что сам Аруг убийца-наемник, отказавшийся от нашего кодекса чести. Он брал заказы на всех: и на немощных стариков, и на детей... Помнишь пару лет назад убили сынишку городского главы? Как раз накануне появления этих молодчиков? Еще тогда ходили слухи, что Аруг со своей компанией приложил руку к этому делу. Мы провели расследование среди своих. Ничего не смогли доказать, но я точно знаю, что это сделал он сам.

Мне стало плохо. В ушах зазвучал голос Аруга, которые угрожал моим детям. И я вспомнила, что ни на секунду не усомнилась в том, что этот мерзавец сделает то, что сказал. Я выхватила у Жерена фляжку с хлебным вином, которую он так и держал в руках, и сделала большой глоток.

Пламя снова пронеслось по мне, но в этот раз оно не обжигало, а успокаивало всколыхнувшуюся ярость.

— Ты прав, Жерен. — кивнула я, чувствуя, как заплетается мой язык, и с трудом выговаривая слова, которые хотела сказать, — я не зря уничтожила эту тварь. Его нельзя жалеть, — я глотнула обжигающую жидкость еще раз, уворачиваясь от руки Жерена, пытавшегося отобрать у меня фляжку. — Мне даже жаль, что ты не сказал мне этого раньше. Тогда я не переживала бы так сильно. И, вообще, — я нахмурилась и попыталась строго взглянуть на друга, — почему ты мне не сказал про этот древний обычай? Пусть он и не применялся сто лет, но я же должна была знать, что может прийти Глас и потребовать поединка. И, вообще, кто такой этот Глас? И какого он вылез? Хотел меня убить?