Старшая сестра его величества. Власть

— Значит моя мама выпила отвар, предназначенный для Фиодора? — перебила я ее. Выслушивать «советы и наставления» убийцы не хотелось. Тем более, где-то в глубине я чувствовала, что в ее словах есть доля истины. Я тоже, решив вернуть трон Фиодору, совершила много такого, на что никогда не пошла бы в своей обычной жизни.

— Нет, — качнула головой Великая мать и вздохнула, — все немного сложнее. Герцог Бокрей решил, что яд, который он получил из моих рук, это лучший способ убрать Эдоарда. И вместо того, чтобы передать травку Салиле, которая сдружилась с нянюшкой вашего брата, он приказал добавить яд в кубок короля. Человек герцога выполнил его приказ, вот только Анни захотела пить, и Эдоард отдал ей свой кубок. Доза была невелика, поэтому Анни умерла не так быстро. И успела понять что и кто ее убивает.

Я побледнела. Кровь застучала в висках, а перед глазами все поплыло. Великая мать не врала, факты, которые мне известны, идеально укладывались в цепочку событий, поворачиваясь нужной стороной показывая полную картину... Как пазлы... пронести яд в королевский замок — сложно. Но добавить его в кубок короля так, чтобы никто ничего не заметил...

Мне не нужно было ничего говорить, я поняла все гораздо быстрее, чем слова были произнесены. Но Великая мать не могла отказать себе в наслаждении ударить меня побольнее.

— Именно за эту услугу Гирем и получил титул барона, моя дорогая внученька, — произнесла она почти торжественно. И выпрямилась, глядя мне прямо в глаза. Зря я надеялась, что мне удалось сломать ее волю. Нет, это была просто игра. И все эти откровения имели под собой только одну цель — уничтожить меня, вонзив нож в самое сердце.

Глава 24

Боль. Все, что я испытывала следующие несколько мгновений была оглушающая, нечеловеческая боль. Удар Великой матери достиг своей цели, превратив мою душу в кровоточащий кусок плоти. В груди невыносимо жгло, воздух, попавший в легкие, был, казалось наполнен крошечными осколками разбитого сердца, безжалостно впивавшимися в мягкие стенки альвеол. К горлу подступило что-то горячее, и мне на мгновение показалось, что сейчас изо рта хлынет кровь, а я умру, захлебнувшись густой солоноватой жидкостью.

Я вцепилась в подоконник, обдирая ногти до мяса, чтобы не упасть. Потому что понимала, если не удержусь на ногах, после такого удара мне не подняться. Мне хотелось свернуться калачиком, обнимая себя за колени, и завыть, как дикий зверь, потерявший надежду на жизнь. Я не боялась заплакать. Слез не было. Напротив, глаза жгло, как будто бы в них насыпали жаркий, нагретый полуденным солнцем, песок, который высушил всю влагу до самого донышка.

Громкий всхлип прозвучал в оглушающей, звенящей тишине моего сознания, так резко, что я вздрогнула. И не сразу поняла, что этот звук издала я сама, пытаясь дышать.

— … мерзавец, — услышала я голос Великой матери, наполненный триумфом победы. Наверное, она говорила очень давно, просто я ничего не слышала, — как и все... Власть — это всегда грязь. Нельзя остаться чистеньким. Мы все замараны по самую шею. Глупо отрицать это и жалеть тех, кто вокруг тебя. Поверь, они только и ждут, когда ты оступишься, чтобы разорвать тебя на клочки и занять твое место. Они предадут тебя за пару тысяч грил, за титул, или просто так, чтобы причинить тебе боль. Любовь — это сказки для маленьких глупых девочек.

— Хватит... — выдохнула я и взмолилась, — не надо!

Великая мать рассмеялась. Она поняла, что я проиграла. Но просто уйти, оставив победу за собой, она не смогла. Или не захотела. Ей нравилось видеть меня поверженной. Она встала и подошла ко мне. Нас разделял всего один шаг.

— Больно? — фыркнула она.

— Нет, — мотнула я головой и выпрямилась. — Нет!

— Не больно?! — рассмеялась довольная старуха. И спросила вкрадчиво, — а хочешь еще добавлю? Не только ты умеешь собирать логические цепочки, дорогуша... я не знала, что моя дочь была дешевой потаскухой, но теперь я знаю, кто бы твоим отцом. Поверь, тебе понравится этот секретик, — она захохотала, — ты всегда думала, что твой отец король, а на самом деле он убогий нищий... Дура-Анни всегда жалела немого мальчишку, который сидел под ее окнами и ныл, выпрашивая подаяния у прохожих. У него и имени-то человеческого не было. Только прозвище. Забавно, что ты подобрала этого проходимца. Почувствовала свое родство?

— Нет! — я упрямо стояла на своем, не замечая, что отвечаю на слова, которые давно отзвучали. Я хотела сказать, что мне больно, но даже звери не добивают поверженного врага. Но она услышала другое.

— Не веришь? — приподняла она брови в показном удивлении. — Не удивительно. Глупость ты точно унаследовала от своей матери. А слабый характер от отца.

Я ничего не ответила. Мне и стоять-то было тяжело. На моих плечах лежал не камень, а вся горная гряда от Яснограда до Беломорья.