Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века

В начале 1973 года Чан Кайши пришел в себя. Очень слабый и немощный, он задержался в этом мире еще на два года и умер в больнице 5 апреля 1975 года в возрасте восьмидесяти семи лет. Он сам выбрал место, где его должны были похоронить: в живописном уголке рядом с грандиозным мавзолеем Сунь Ятсена в Нанкине. Поскольку Нанкин находился в коммунистическом Китае, Чан Кайши распорядился поместить гроб с его телом на вилле в предместье Тайбэя, Цыху, в ожидании того дня, когда на материке падет коммунистический режим.

В последние годы жизни Чан Кайши его отношения с Мэйлин стали теплыми и спокойными. Она смирилась с реальностью и не скупилась на нежность к умирающему мужу, сидела с ним, беседовала, составляла ему компанию. Незадолго до его смерти у Мэйлин выявили рак груди. Об этой самой серьезной и опасной болезни за всю свою жизнь она ни словом не обмолвилась мужу – в отличие от прежних постоянных жалоб на свои сравнительно легкие недомогания. Перед тем как уехать на операцию, Мэйлин велела слугам передать мужу, что у нее грипп и она избегает контактов с ним, чтобы не заразить его[674]. Мэйлин искренне заботилась о муже. И знала, что муж заботится о ней.

После смерти Чан Кайши Мэйлин выплакалась наедине с собой. На публике никто не видел ее слез, она решительно отдавала распоряжения и на всем протяжении похорон держала себя в руках. Она казалась олицетворением достоинства и глубочайшей скорби[675]. В отличие от нее, Цзинго рыдал при всех, пока не лишился чувств, его пришлось вести под руки. В какой-то момент Мэйлин предложила врачам сделать ему инъекцию успокоительного (ее не сделали). Эта демонстрация безутешного горя выглядела совершенно неожиданно. Плотно сложенному, похожему на медведя Цзинго было за шестьдесят, он возглавлял диктаторский режим, и все знали, что он умеет контролировать свои эмоции. Но на этот раз он не смог справиться с горем. Оно оказалось не только острым, но и длительным[676]. Спустя долгое время после смерти отца Цзинго продолжал писать мачехе такие письма:

«Я сидел один в тишине Шилиня [официальной резиденции Чан Кайши], в постели отца, думал о нем и тосковал по нему всем сердцем. Тем вечером вся моя семья ужинала в Цыху, чтобы составить покойному отцу компанию. Печалью и скорбью пронизано все мое существо…

Прошлой ночью я уснул в Цыху, под осенним ветром и осенним дождем; в воздухе уже ощущался намек на холода…

Вернувшись в Шилинь, я увидел, что в саду расцвели желтые осенние хризантемы. От этого зрелища на меня нахлынули многочисленные воспоминания, и я с острой болью затосковал об отце…

Я только что вернулся из Цыху, куда мы с женой ездили почтить память покойного отца. Там я срезал ветку цветущего османтуса и положил ее на могилу…

Прошлой ночью я спал в Цыху. В горах ярко светила луна, озаряя распустившиеся цветы камелии. Меня растрогал покой и безмятежность окрестностей отцовской могилы. Сожалею лишь о том, что он здесь один и ему, наверное, одиноко и грустно…»[677]

На долю Мэйлин выпало утешать Цзинго и напоминать ему, что, по сравнению с ней, почти не знавшей своего отца, уехавшей из дома ребенком и вернувшейся, когда отцу оставалось жить несколько месяцев, Цзинго повезло: его отец скончался в преклонных годах, они провели вместе несколько десятилетий[678].

Невероятная по силе скорбь Цзинго по отцу могла быть результатом исключительных событий. Возможно, в последние годы, во время одного из долгих разговоров с глазу на глаз, Чан Кайши открыл сыну тайну, как ему удалось вырвать Цзинго из рук Сталина, и Цзинго потрясло то, что его свобода стоила генералиссимусу так дорого – он потерял весь материковый Китай.