Но потом моя голова прижалась к его груди, и биение его сердца стало мелодичной колыбельной, возвращающей меня на берег.
Моя новая любимая песня.
Люди чертовски живучи. Мы видим цвета ускользающим зрением, цепляемся за надежду в безвыходных ситуациях и любим каждым поврежденным осколком наших разбитых сердец. Рид сказал мне, что я не останусь сломленной. Все, что мне нужно было сделать, — это приложить усилия, чтобы склеить свои разбитые части.
И именно так я и собираюсь поступить.
Выпрямив ноги, я встала с кресла и вытянула руки над головой, собираясь с духом. Я взглянула на Уитни, которая сидела рядом со мной, подтянув колени к груди.
— Я собираюсь пробежаться.
Она прикусила губу.
— Ты уверена?
— Да. Мне нужно проветрить голову.
— Возьми с собой перцовый баллончик. На всякий случай.
Я мягко улыбнулась, тронутая ее заботой. Моя собственная мать никогда не беспокоилась о моей безопасности, никогда не интересовалась моим местонахождением. Никогда не проведывала меня по ночам. Я смирилась с этим. Некоторые матери не были способны заботиться или оберегать ребенка, или делать что-то, выходящее за рамки их собственного самосохранения. Кому-то любовь давалась легко, а для кого-то она была далекой иллюзией, совершенно недосягаемой. Но, стоя здесь, я почувствовала проблеск того, что долгое время считала недостижимым — материнской любви. Это было яркое напоминание о разительном контрасте между любовью, которой я так жаждала, и реальностью моего собственного взросления. Я увидела образ матери, о которой всегда мечтала, — той, что прижмет меня к себе, успокоит мои страхи и яростно защитит от бед.
— Спасибо. — Мои глаза подернулись пеленой слез. — За все.
Она улыбнулась.
— Всегда.
— Я скоро вернусь.
С бьющимся в горле сердцем и пульсом, барабанящим в ушах, я спустилась с террасы, молясь, чтобы у меня хватило сил защитить их от беды.
Одной любви не всегда достаточно, чтобы уберечь нас.
Иногда она становится нашей погибелью.
Было почти одиннадцать вечера, когда я обнаружила, что стою перед дверью квартиры Рида. Дождавшись, пока кто-то выйдет из главного входа, с благодарной улыбкой я проскользнула внутрь и направилась к квартире номер семнадцать. Я уже была здесь однажды с Тарой, вечером в середине июня. Я ждала в дверях, а Тара забежала внутрь, чтобы забрать забытую сумочку после выходных, проведенных с ним, пока Уитни была за городом по работе.
Теперь я смотрела на деревянное полотно двери и табличку с номером, а внутри у меня все сжималось.
Я постучала три раза.
И стала ждать.
С той стороны двери послышались тяжелые шаги, и я вздохнула, набираясь храбрости. Но этот вздох превратился в невнятный писк, когда Рид открыл дверь, без рубашки, в одних серых спортивных штанах и с ошеломленным выражением лица.
Инстинктивно мой взгляд опустился вниз, отмечая рельефный пресс, твердую грудь и мышцы, блестевшие от пота.
Моргнув, я снова подняла взгляд.
Мгновение мы смотрели друг на друга.
— Привет. — Замешательство на его лице никуда не делось, и я прочистила горло, сцепив руки перед собой. — Могу я войти?
— Что ты здесь делаешь?
Рид прижался к дверному косяку, его волосы были в прекрасном взъерошенном беспорядке, который передавал чувства, охватившие меня, пока я топталась в коридоре.
— Я хотела поговорить с тобой кое о чем, — сказала я ему.
— А Уит знает, что ты здесь?
Я покачала головой.
— Она пошла спать.
— Тара?
— Нет. Она на костре.
Он еще мгновение смотрел на меня, его взгляд прошелся по всему моему телу, прежде чем он кивнул и отошел в сторону.
— Входи.
Я вошла в квартиру, задев плечом его обнаженную руку, и перекинула копну спутанных волос через плечо. Распутывая кончики, я оглядела стерильное помещение, вбирая в себя нейтральные черные и серые цвета. Тара была права — здесь не хватало ярких красок.
Когда дверь со щелчком закрылась, я обернулась и увидела, как Рид прислонился к косяку и скрестил руки. Мой взгляд снова опустился к его груди, и в животе у меня запылал жар, а затем устремился вниз. Я задержала взгляд на неровном шраме, тянущемся вдоль его живота, которого никогда раньше не видела. Меня охватило любопытство, я хотела узнать, как он его получил.
Но он пришел в себя прежде, чем я успела заговорить.
— Извини. Не ждал гостей.
Когда Рид вышел в смежную комнату и поднял футболку с голубого коврика, расстеленного возле кухни, до меня донеслось сочетание запахов: кедр от угасающего пламени свечи на журнальном столике, пикантный аромат от кастрюли на плите и запах чего-то синтетического. Похожего на резину.
— Ты голодная? — поинтересовался он, натягивая через голову помятую белую футболку. — Я приготовил суп.
— Я в порядке. Спасибо.
Он кивнул, проводя длинными пальцами по волосам.
— Галлея…
— Я хочу тренироваться с тобой, — выпалила я.
Все, что он собирался сказать, оборвалось. Рид остановился в нескольких футах от меня, его рука медленно опустилась.
Я подняла подбородок, нахлынувшая решимость прогнала волнение.