Старше

— Нет. — Я покачал головой и сделал маленький шажок ближе, пока мыски нашей обуви не соприкоснулись на асфальте. Мой большой палец погладил костяшки ее пальцев, и в горле образовался комок. — Сила.

Она резко вдохнула.

Осенний ветерок трепал пряди ее волос, поднимая их, играя с ними, и луч мягкого лунного света рассыпал звездную пыль в ее глазах. Эти глаза поднялись к моим, впились в мои и…

Мимо пронеслась машина.

Я отдернул руку от ее груди, и момент прервался.

К лучшему, черт возьми.

Я резко провел пальцами по волосам и отступил назад, напоминая себе, что должен держаться подальше. Как можно дальше от лучшей подруги моей дочери, как бы я ни гордился ею, как бы ни защищал ее и как бы ни стремился обеспечить ее безопасность и сделать сильной.

Она действительно обладала силой.

Большей, чем должна была знать.

Я чувствовал ее, проклинал, хотел вырвать ее из себя, пока она не превратилась в кровавую кучу рваных останков, сваленных у наших ног. Уничтоженная, растоптанная, лишенная всякого проблеска жизни.

Глупо.

Неправильно.

На грани катастрофы.

Галлея натянула куртку на голое плечо и прочистила горло, ее взгляд скользнул по моему лицу.

— Безжалостный, — сказала она, повторив свое предыдущее высказывание.

Я натянуто улыбнулся.

— Способная.

Мы продолжили свой путь, Галлея скрестила руки, а мои ладони скользнули в карманы спортивных штанов. Ее же были скрыты объемной черной кожей, потому что она спрятала их под мышки.

— Ты останешься сегодня на ужин? — спросила она, адреналин все еще бурлил в ней, ускоряя ее шаг.

— Да. У Тары свидание. — Я поморщился от этой мысли. — Ты готовишь?

— Вареники.

— Как раз вовремя.

— Я чувствую, что только что добилась значительного прогресса. Это повод отпраздновать.

Кивнув, я улыбнулся ей еще раз, уже не так натянуто. Я гордился ею. Не каждый может взять свою травму в две трясущиеся руки и вылепить из нее что-то стоящее. Ее боль была глиной, принимающей новую форму. Однажды она может стать ее величайшим шедевром.

И это надо было отпраздновать.

Уитни прижалась ко мне бедром, когда мы вчетвером работали на кухне, раскатывая оставшиеся куски теста.

— Посмотри на себя, — сияла она, ее волнистые каштановые волосы были собраны на макушке. — Тебе не хватает только фартука.

— Мм. Думаю, я пас.

Тара хихикнула справа от меня.

— Держу пари, фартук тебе очень бы пошел. Рождество не за горами, просто говорю.

— Ты не станешь.

— Как будто ты меня не знаешь.

— Черт. Ты так и сделаешь. — Я застонал. — Ты наказана заранее.

Моя дочь ткнула меня локтем в ребра, достаточно сильно, чтобы я поморщился. На заднем плане у девочек играл диск «Radiohead», а столешница стала жертвой рассыпанной муки, лужиц масла и множества грязных кастрюль и тарелок.

В дверь позвонили, и Тара застыла, как статуя, кровь отлила от ее лица.

— О Боже… это Джош. Джош здесь. Чтобы поужинать. Со мной.

— Так и было задумано, — пробормотал я, глядя на дверь напротив и наблюдая, как его тень движется за рифленым стеклом.

Ее гребаный парень.

Никакие книги по воспитанию детей и руководства для отцов не могли подготовить меня к тому чувству ужаса, которое охватило меня, когда я увидел, как моя дочь-подросток осваивает безжалостный мир свиданий.

Уит сказала мне, что посадила ее на таблетки.

Мне захотелось блевать.

— Я открою дверь. — Я провел руками по голубым джинсам, в которые переоделся.

— Черта с два. Отойди в сторону. — Тара протиснулась мимо меня и устремилась в прихожую.

Я вздохнул, глядя, как она уносится прочь, поправляя свои только что уложенные волосы.

— Он мне не нравится, — пробормотал я Уитни.

— Конечно, не нравится. Прекрасный принц мог бы войти в эту дверь, а ты бы все равно сказал: «Отрубите ему голову».

— Ага. — Я месил тесто с большей силой, чем нужно. — Принцев переоценивают, и они никогда не бывают прекрасными.

— Ты знаешь, о чем я.

Уитни вымыла руки в раковине, затем улыбнулась мне и присоединилась к Таре у входной двери.

Оставшись на кухне наедине с Галлеей — я, обуреваемый своими токсичными отцовскими инстинктами, и Галлея, начиняющая вареники картофелем, — я подался вперед и, прищурившись, посмотрел на нее.

— Что ты думаешь о Джоше?

Ее подбородок приподнялся, и она подмигнула мне.

— Он симпатичный.

— Нет. Что-то другое.

Улыбка сползла с ее лица, и она резким движением головы смахнула прядь непослушных волос с глаз.

— Ладно, ну, он в списке отличников. Он носит ее учебники в школе, — сказала она мне. — А вчера он прижал какого-то спортсмена к шкафчикам, после того как тот отпустил в ее адрес двусмысленный комментарий.

Мои глаза сузились до щелей.

— Значит, он жестокий.

— Защитник.

— Я его ненавижу.

Галлея хихикнула, и ее легкий смех разрядил мое напряжение и смягчил жесткую позу. В последнее время я редко слышал ее смех — она была такой сосредоточенной, целеустремленной и серьезной. Она была занята работой в клинике для животных, учебой в школе и тренировками по самообороне. Она уже не была тем увядающим цветком, с которым я познакомился, но тени все еще клубились вокруг нее, душа ее светлую натуру.