Старше

Я прерывисто вдохнула, и каким-то образом ощущение моей руки на его руке пересилило боль, пронизывающую меня насквозь. Я сжала ее сильнее, сосредоточившись на наших соединенных руках. Мой большой палец провел по костяшкам его пальцев, и напряжение сгустилось. Я чувствовала это, осязаемую силу, заполнившую крошечную ванную комнату.

Затем, как будто поглаживание моего большого пальца разблокировало что-то внутри него, он тяжело вздохнул. Настроение изменилось, и мне показалось, что его собственные стены начали рушиться, камень за камнем.

— Знаешь, мы с братом… мы росли рядом. — Он высвободил свою руку из моей, оставив мне полотенце. Снова потянулся за пластырем и нашел мою свободную руку. — Мы были лучшими друзьями, во всех смыслах этого слова. Мы вместе играли в мяч и настольные игры, летом плавали в озере, ездили в отпуск всей семьей и до рассвета болтали и перебирали бейсбольные карточки в гостиничных номерах.

Я прижимала полотенце к животу и наблюдала, как он осторожно раздвигает мои пальцы и изучает окровавленную, разорванную кожу в основании моей ладони. От его прикосновений я слегка покачивалась, как будто звук его голоса был самой гипнотизирующей мелодией в мире.

Его глаза нашли мои, скользнули по моему лицу.

Читая меня.

— В старших классах после потери обоих родителей мы связались не с той компанией. Однажды вечером он попросил меня пойти с ним на встречу, которой он не мог избежать. Сказал, что должен кому-то денег и хочет подстраховаться на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Я всегда прикрывал его спину. Всегда присматривал за ним. Так что у меня не было сомнений.

Мое сердце колотилось все сильнее с каждым сказанным им словом, пока Рид аккуратно накладывал повязку на мою ладонь, а я сдерживала очередной стон боли.

— Оказалось, что он задолжал кому-то кучу денег, — сказал он, стиснув зубы до скрипа. — Какому-то наркодилеру. Он был старше, крупного телосложения, весь в шрамах.

— Что произошло? — Я подалась навстречу его прикосновению.

Рид пристально смотрел на меня, боль изломила его брови и отразилась на лице.

Затем он отпустил мою перевязанную руку и потянулся вниз, чтобы поднять свою футболку.

Я опустила глаза.

И задохнулась.

Вид этого грубого, неровного шрама послал ледяную волну по моим венам, а глаза подернулись слезами. Я уже видела этот шрам однажды, в его квартире три месяца назад. Я подумала, что это был какой-то несчастный случай.

Но это было не так.

— Встреча прошла хреново, — сказал он. — У Рэдли не было всей суммы, и дилер сделал ему последнее предупреждение. Это был удар ножом в живот, который заставил меня истекать кровью и почти умереть в глухом переулке посреди ночи.

— О, Боже мой!

Я видела его боль.

Я чувствовала ее так же, как и свою.

Кровь, уязвимость, душевную боль.

— Суть в том, что я был в сознании. Меня оставили умирать, я лежал на холодном асфальте, гадая, сколько вдохов у меня осталось. Сколько еще мгновений… сколько вспышек. — Он криво улыбнулся. — А потом, когда я выжил, мне нужно было понять, как жить с этим страхом и болью дальше. И это главное — пережить произошедшее, а не застыть в нем. Ты осознаешь это, направляешь, не пытаешься подавить его. В страхе нет слабости. Ты просто не можешь позволить ему диктовать твой следующий шаг.

Я уставилась на него остекленевшим взглядом, впитывая его слова.

— Я вижу, как ты борешься, Комета. — Его голос понизился до хриплого шепота. — Я нахожусь в эпицентре этой борьбы. Ты поднимаешься каждый раз, когда тебя швыряют вниз. Ты сражаешься за свою жизнь, во всех смыслах этого слова… и это чертовски круто.

Мое дыхание сбилось.

Я медленно кивнула, переведя взгляд на его шрам. Рид тоже вставал на ноги. Он превратил свои шрамы в оружие. В искусство. В историю, которую стоит рассказать.

И теперь он помогал мне сделать то же самое.

Я подняла руку и медленно потянулась к нему, кончиками пальцев касаясь неровного шрама, похожего на небольшую долину, прорезанную на его животе.

Он хрипло втянул воздух, когда я коснулась его.

Мы оба замерли, пока мои пальцы скользили по его неровным краям.

Наши глаза встретились в люминесцентном свете ванной комнаты: его — темные и напряженные, мои — блестящие от слез.

Затем я отстранилась, убрала полотенце с раны и повернулась к нему спиной. Пока моя изуродованная спина не оказалась прямо перед ним.

Я ждала, прикусив язык, с закрытыми глазами и сердцем, разорванным на части.

Он придвинулся ближе. И когда его рука скользнула по моей обнаженной спине, я задрожала с головы до ног. Я чувствовала, как его ладонь скользит по моей коже, раскрывая мои собственные страшные секреты и лаская полосы шрамов от ударов ремнем.

Теплый палец прошелся по всей длине, обводя границы и заживающие рубцы. Я позволяла ему прикасаться к себе. Я бы позволила ему прикасаться ко мне вечно, если бы он захотел, понимая, что он никогда не сотрет следы насилия, но облегчит бремя.