Старший брат царя. Книга 1

В Суздале Пантелеймон уводил его в лес, что на бугре за Покровским монастырем. Там их ожидала инокиня Софья. Она садилась на пенек, угощала Юршу сладостями, пирожками. Пела песни, иной раз божественные, чаще светские, печальные, про горькую бабью судьбину... Потом он никогда не слышал такого серебристо-чистого задушевного пения. Именно так, наверное, должны петь ангелы, о которых много говорил Пантелеймон.

Юрша, юный послушник, своим маленьким сердцем понимал, что большое горе и незаслуженные обиды пришлось испытать этой инокине, не нашедшей успокоения и здесь, за каменными стенами монастыря. Сколько неизрасходованной нежности было в ее ласках! Он смотрел в добрые глаза, целовал ее руки, пахнувшие так же, как кипарисовые четки, прижимался к ней... И до сих пор помнил особый запах ее рясы, пропитанной дымом ладана. Что-то домашнее, родное, неуловимое, близкое было во всем ее облике.

А как она оберегала его сон, если он засыпал, положив голову к ней на колени. Расставаясь же, горько плакала. Однажды Юрша увидел, как Пантелеймон, наблюдавший сцену прощания, отвернувшись, смахнул слезу с седой бороды.

Однажды темной ночью в монастыре поднялся переполох. Старцы разбудили Юршу, помогли тепло одеться и на нескольких санях помчались в метельную ночь, останавливаясь только менять лошадей.

На следующую ночь приехали в Суздаль и сразу — в церковь. Там пусто и глухо, горят свечи, на возвышении — гроб, вокруг черными тенями маячат несколько монашек, одна из них читает у аналоя, монотонно и горестно.

Юрша не плакал, потому что не знал, кто эта суровая покойница, и не хотел знать... И все ж добрая, ласковая, родная инокиня больше не появлялась. Иногда он видел ее во сне, радость охватывала его, он порывался к ней и просыпался. Потом горько плакал — зачем не досмотрел сон...

Как-то он спросил Пантелеймона, кто такая инокиня Софья. Обычно старец обо всем рассказывал обстоятельно, повторял, чтобы послушник запомнил на всю жизнь. А тут задумался:

— Сын мой, я тебя всегда учил добру. И на сей раз скажу: тебе многожды снился сон, и эта инокиня приснилась тебе, забудь ее. А еще приснится, приходи ко мне, будем вместе молиться... И никому не рассказывай о своих снах.

Только один раз Юрша нарушил это наставление. Тогда возвращались они в подводе с Акимом с сенокоса, и он спросил его про инокиню Софью. Аким дремал до этого, а тут сон как рукой сняло. Внимательно посмотрел он на Юршу и ответил нарочито безразлично:

— Чего-то я не помню такую. Ты где ее видел?

— В Суздале, с тобой ездили.

— Не знаю... Может, во сне приснилось?

Честный, любящий Аким тогда, наверное, впервые соврал ему. Юрша все понял и больше никогда о том не спрашивал... А теперь придется спросить...

Раздался конский топот, подъехал Аким, будто почувствовал, что он сейчас ему нужнее всех.

— Вот ты где, а я обыскался.

— Понуждился зачем?

— Да нет. Вчера перебрал ты... Думаю, мучаешься с непривычки. Рассолу привез.

Выпил Юрша рассол из сулейки и выложил все, что узнал за вчерашней день и что передумал сегодня. Не перебивал его Аким, слушал внимательно. Юрша закончил вопросом:

— Что будем делать, отец?

— Придется грех на душу брать! Как станем выезжать из Новосиля, отстану я маленько с Харитоном и убью его, будто убежать хотел. Ах, старый дурак Деридуб! Старцу Пантелеймону мы страшную клятву дали, а он ее нарушил на погибель сына. Если бы я знал, вчера бы порешил Харитона. А теперь... о горе нам!

— Аким, опомнись! Что ты говоришь?! Убить сына своего друга! Ты ли это говоришь?!

— Я! И убью я! А попадет он на дыбу, и мы окажемся рядом с ним. Чтобы спасти тебя, он должен умереть!

— Значит, придется его отпустить, — решил Юрша.

— Юр Василич, это не лучше! Уйдет он, поскитается, а потом захочет тебя царем сделать, и все пропало!

— Отец, за кого ты меня принимаешь! Неужели я...

— Юрий, дорогой мой! Тебя даже не спросят! Харитон рассобачит одному, другому. Поползет слух, и конец нам... Харитон не должен жить, пойми меня!

— Ты меня учил добру. А теперь что требуешь? Как хочешь, но на бесчестный поступок меня не уговоришь!

— Ты уже решился на бесчестие. Харитон — злодей, вор! Его ждет заслуженная кара, а ты готов отпустить его. Ты — сотник, целовавший крест государю! Это только первое бесчестие. Если же он останется жить, бесчестиям конца не будет. Проклятие станет преследовать и его, и всех нас!

— Боже мой, Боже мой! Неужели ты прав?! — Юрша, немного подумав, встряхнулся, будто сбросил тяжесть с плеч: — Нет, Аким, не дам убить его!

И Аким сразу поник, насупился:

— Вот и конец нашей спокойной жизни...

— Аким свет Дорофеевич! Спокойной жизни у нас не было и не будет. А вот лишний грех на душу не возьмем. Харитона ж уговорю молчать... Так, выходит, ты знал, кто старший брат царя Ивана?!

— Юрий, сын мой, Богом данный! Забудь эту мысль навсегда. Гони ее от себя, яко наваждение нечистой силы! Вишь, спомнил: ласкала инокиня. Она несчастная, ее насильно постригли, великокняжества лишили, ей хотелось иметь сына — вот она и ласкала тебя. Не было у монахини Софии сына!