Старший брат царя. Книги 3 и 4

В свиток попали также Левко, Дорофей и Влас — слуги князя, бравшие Одноглаза. Они также получили свои номера. Клим обратил внимание: в записи нигде не упоминался Изверг! Значит, его должен назвать князь, с него и спрос!

Вновь принятых потащили вниз по лестнице в подвал, тёмный и затхлый...

17

Иван Демьяныч Сухоруков, ныне дьяк Разбойного приказа заканчивал трапезу. После жирных щей, убоины с хреном и грибами, можно сказать, до отвала — заговенье на Петров пост. Запил просяной бражкой и собирался пойти подремать, как слуга доложил, что рвётся к нему Скоморохов, купец. Дьяк не скрыл своего раздражения:

— Вот носит его нечистая сила! Прости меня, Господи! Ну что ж, убирай и проси.

Ивашка Сухоруков за последнее время раздобрел, обзавёлся брюшком, бороду отпустил окладистую. По-прежнему государь отмечал его ретивость и сметливость, но всё ж не так, как раньше, — много новых людей около трона вьётся. Да опять же Григорий Лукьяныч прибрал сыск к своим рукам, а у него и люди свои. А всё равно большого добился Ивашка! А вот от этого прилипалы Скоморохова никак не отделаться!

Неждан, торговец из Владимира, вошёл скромным, на все образа перекрестился, руки около груди держит, кланяется и дьяку и слуге. И тем не менее дьяк разрешил Неждану присесть, а слуге кивнул на выход и посетовал:

— Ох, и надоел ты мне, Неждан! Так надоел!

— Нужда в твоей милости, Иван Демьяныч, большая нужда.

— С малыми не ходишь. Слушаю, давай!

— К вам недавно попал из Соли Вычегодской Одноглаз Клим. Обличием — старик, правый глаз потерял давно от сабли. Он вой, лекарь. Полагают, что он убил Извер...

— Не, нет, не! — заверещал Ивашка. — У нас таких нету!.. Кто взял его?

— Полагаю, люди князя Вяземского.

— Тогда ищи его в Опричном дворе. А может, в подмосковных пытошных дворах. Прощай!

— Погоди гнать. — Неждан вынул из-за пазухи кису, быстро развязал её и высыпал на стол кучу серебра и золотых дукатов. Брови Сухорукова поползли вверх. — Видишь?! Спасёшь Клима, тебе ещё столько будет!

— Богато живёте! — Сухоруков накрыл деньги концом столешника и, хлопнув в ладоши, крикнул: — Кузьма! Склянки заморского и кубки! — Слуга исчез. Сухоруков собрал деньги и сунул кису в карман. — Ну что ж, Неждан, есть деньги — будет работа! Но помни, дело опасное не только для меня! — Слуга поставил кубки и ушёл. — Пьём, и рассказывай без утайки: кто, как, где, когда, почему?!

Как было условлено, Неждан встретился с Сухоруковым через четыре дня, и ему стало известно, что Клим на Опричном дворе. Там у Сухорукова нашёлся друг, но понимать надобно — сухая ложка рот дерёт. Неждан намёк понял и вручил дьяку ещё одну кису. Тот обещал: Клима в пытошной все забудут, лишь бы Ловчиков не подталкивал — он хочет поглубже утопить князя Афанасия и у него какие-то виды на вашего Клима. Он даже к Одноглазу своего шиша подставил.

В темницу Клима и слуг князя сопровождали два стражника. Один из них отодвинул щеколду, отворил скрипучую дверь и крикнул в темноту:

— Третий дюжинный!

Из темноты звонкий ответ:

— Тута мы.

— Принимай четверых, лекарь и слуги Афанаськи.

— Так у меня ж мест...

Стражник в ответ втолкнул новеньких и с грохотом захлопнул дверь.

Первое впечатление — захватывающая дух тошнотворная вонь! И темень. На лестнице из люка шёл хоть малый, но всё же свет. А тут огонёк плошки не рассеивал, а, казалось, сгущал темень, особенно там, в глубине темницы.

Клим и его невольные товарищи прижались друг к другу. Он шепнул:

— Ребята, Изверга нам не вписали. Хотите жить — его не знаете. Приказали привезти лекаря.

— А как же я? — пискнул Влас.

— Тебя записали слугой князя. Всё.

На них надвинулась тень дюжинного:

— Не нашептались, так вашу перетак! — Он положил тяжёлую руку на плечо Клима. — Ты лекарь? Будешь нас лечить. Гы-ы! Пошли, двое на полатях, двое на полу вот тут.

Дюжинный ещё не закончил, как Влас и Левко оказались на нарах, Клим с Дорофеем поползли под нары. Настало теперь время, чтобы осмотреться даже при бледном свете фитилька сальной плошки.

Темница — это каменный подвал в двенадцать на семь аршин. Высота подвала у стены — сажень, а посреди свода от пола сажени полторы. В одном торце дверь на лестницу, над ней полочка с двумя плошками: одна выгорит, вторую засветят. Правей двери очаг, левей — шайка с водой и берестяной ковшик. В противоположном торце вверху свода дымоходное творило, тут потолок с ошмётками сажи. Внизу у стены ещё одно творило на петлях отхожей ямы; при открытом твориле оттуда волнами катится зловоние.

Вдоль боковых стен на высоте двух аршин — нары, под ними на каменном полу настил из досок. И там, и там — подстилка, соломенная труха, когда-то это была старновка, пахнущая хлебом. С каждой стороны определены места для трёх дюжин заключённых, постоянно валялись здесь пятьдесят—шестьдесят человек, избитых, обожжённых, потерявших надежду, медленно умирающих больных.