Старший мальчик

«Почему, – спрашивал я себя, – почему я веду себя так, словно меня разоблачили, почему я уже поверил, что все так, как говорит старик, может быть, потому, что я сам не понимал, какие у нас с ним отношения, во что они выльются и вот мне показали – во что».

Незаметно для себя я очутился около кафе, где мы часто бывали с ним, в ту самую минуту, когда он выходил с каким-то мужчиной. Он увидел меня. Простился со спутником. Я ждал. Он подошел и обнял за плечи.

– Ты совсем продрог, пойдем-ка, выпьешь горячего кофе, – он легонько подтолкнул меня к дверям.

Он сам того не заметив подтолкнул меня к этому шагу. Его жесты были двусмысленны, и если кто-то из видевших нас сейчас знает об этой сплетне, то теперь должны развеяться все сомнения насчет наших отношений. Глядя как он беспечно откинулся на спинку кресла, я представлял разные способы убийства, и вполуха слушал его. И только потом, когда он ушел, я понял, что он говорил о каком-то сборище, на которое хочет пригласить меня. Чуть позже, в университете, я увидел и афишу – вечер должен был собрать окололитературную тусовку, когда я думал о том, сколько там будет знакомых и поклонников Поля, когда обкатывал в голове внезапно возникший план, меня начинало трясти. Иногда я был готов уже отказаться от этого, но вспоминал Сенеку с его приветствием, и в моей крови растекался яд хорошо подготовленной мести.

В эти дни ко мне вернулось жуткое ощущение из детства, что мама про меня все знает, но почему-то делает вид, что нет. Она испытывает омерзение, общаясь со мной, думая о том, что я такое на самом деле, но по каким-то причинам скрывает свое отношение. Но если она ничего не знает – как больно эта сплетня ударит ее, выбьет из-под ног почву, чтобы снова погрузить ее во мрак предательства и лжи. Я знал, что рано или поздно эти полунамеки в разговорах докатятся до нее. Я предпочитал не думать о том, что она сделает мне, потому что понимал, что под бой будет поставлена самая дорогая для меня фигура.

Собирался я долго, все должно было быть безупречным – костюм, прическа, и самое главное – выражение ангельской невинности на лице, которое никак не хотело прилипать к моей скомканной гневом и страхом физиономии. В подъезде я по привычке заглянул в ящик, там было письмо от брата. Я было вытащил его, собирался прочесть, но ощущение того, что я грязным собой могу запачкать его, открыв его письмо, заставило меня положить конверт обратно.

Я нарочно опоздал. К тому времени как я вошел в зал, народу было предостаточно. Я остановился неподалеку от дверей и отыскал глазами его. Он разговаривал с молодой женщиной, шикарной, сводящей с ума. Я видел ее как-то в университете, и только сейчас понял, что для него она не просто знакомая, что он сделал ставку. На секунду мне захотелось пожалеть его, отменить все… На меня уже обратили внимание многие, кому я был неизвестен, а те, кто видел меня с ним, уже сияли улыбками, и эти улыбки смели остатки моих сомнений.

Я не заставил их долго ждать – неторопливо направился к Полю. Я постоянно смотрел на него, но он не повернулся, он был занят разговором. Наконец, когда я уже подошел совсем близко, он заметил меня и улыбнулся, я тоже подарил ему самую счастливую и влюбленную улыбку, на какую был способен. Он не успел еще произнести ни слова, как я сделал к нему последний шаг, мои пальцы пробрались в его ладонь, я быстро обнял его за шею и поцеловал в губы. Не глядя ему в глаза, я промурлыкал «Я соскучился!». Поль словно капля, упавшая в лужу и разогнавшая круги воды, находился теперь посредине пустоты – так вдруг каким-то общим порывом отмело от него людей, а женщина, с которой он говорил, быстро пошла к дверям. Я отошел, он сделал движение, словно хотел схватить меня за руку, но понял, что теперь любой его жест может быть расценен двояко. Вокруг нас то и дело образовывались завихрения негромких реплик, очевидцы делились произошедшим с теми, кто прозевал представление. Я оглянулся, он смотрел на меня, и постаравшись вложить в прощальный взгляд всю свою ненависть и все презрение, я направился к выходу. Море передо мной расступилось – все провожали меня глазами. Вот все, что я помню четко. Едва выйдя, я провалился в какую-то прозрачную вату – я уткнулся в нее лицом, я погрузил в нее руки, мои ноги увязли в ней. Чей-то голос спросил, не плохо ли мне, но я не мог говорить – я глотал вату.

Откуда и когда он потом появился, как выстрелил, куда исчез, я не знаю. Помню только, что это было в каком-то узком переулке, уже смеркалось, и я лежал на камнях, кто-то поднял меня и повел, а потом я оказался у вас.

Доктор молчал.

– Понимаю, история отдает неврозом, и все-таки, разрешите мне просто позвонить матери, но не сообщать ей о том, что я здесь.

– Хорошо, сегодня поступим так, а завтра я еще раз обдумаю все, да и вы, надеюсь, успокоитесь и перестанете считать враждебным весь мир. И тот час же, как поговорите с матерью, ложитесь. Сестра сделает вам укол. Спокойной ночи.